Александра Нарцизова. 
Воспоминания духовных чад о св. прав. Иоанне Кронштадтском

«С благословения преосвященного владыки, обращаю к вам сегодня, братия архангельские – родные земляки, немощное слово мое; с чего же начну его, что сделаю предметом слова? Началом будет нынешнее Евангелие, или слово о вере римского сотника, язычника, силою которой он испросил у Господа исцеление слуги своего. Господь похвалил веру сотника и поставил ее в пример всем евреям, воспитанным искони в вере и бесчисленных чудесах и благодеяниях веры и не имевших ее настолько, насколько имел язычник, не наученный вере. Истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры, – сказал Господь стоявшему народу. В чем же секрет, достоинство, превосходство веры сотника, столь угодной Господу, что Он Сам удивился ей и тотчас исполнил желание и просьбу сотника, сказав ему: иди, и, как ты веровал, да будет тебе. И слуга его выздоровел в тот час (Мф. 8:5–13). 

Секрет – сила благоприятной веры в смирении, простосердечии, добросердечии, сострадательности, твердой, непоколебимой и разумной веры сотника. Примечайте! Господин сам приходит к Господу и просит за своего слугу, усердно, неотступно, с верою в неисследимую благость и силу Господа; он как бы говорит Ему: если люди исполняют то, о чем мы их просим или приказываем им сделать, по природе злые и малосильные, то Ты ли, сущая благость и сущее всемогущество, Коего мановению все повинуется, Ты ли не исполнишь моей просьбы, хотя я и недостоин; ибо Ты Сам сказал: если вы, будучи злы, умеете даяния блага даяти чадом вашым, кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящым у Него (Мф. 7:11)! Вот в чем секрет, вот в чем благозвучная струна сердца сотника, тронувшая сострадательное сердце Господа, испытующего сердца и утробы наши. Недаром ее Господь поставил в пример всем будущим родам до скончания мира. 

Будем и мы с такою верою просить Господа, с таким смирением, покаянием и с такою искренностию, твердостью, с таким состраданием и милосердием к ближнему, и мы непременно получим, да и получаем всегда, если так просим, ибо верен Господь в словах Своих, сказав: Просите, и дастся вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам (Мф. 7:7). Отчего же вере или верующим и просящим таким образом предоставлено получить милость и помощь Божию, а сомневающимся и неверующим не дано этого? Причина простая: подобное соединяется с подобным, то есть с Господом, праведное с праведным или ищущим правды, чистое с чистым, или искренно желающим чистоты. Сосуд нечистый и закрытый не может очиститься, если он не раскроется и не вытечет из него нечистота.

Так сердце человека, открытое верою и покаянием, сердце со­крушенное, источающее слезы покаяния, сподобляется очищения и святости, а тело – исцеления; а сердце, закрытое сомнением и неверием, ожесточенное, остается нечистым и недоступным благодати Святого Духа, ибо кое общение света ко тьме, правды к беззаконию, или кая часть верну с неверным? (2Кор. 6:14, 15). И человек-грешник понимает теперь, отчего так сильна вера с молитвой и покаянием и преклоняет Господа на милость к нам. 

Оттого, что мы, произвольно удалявшиеся от Господа грехами своими, через молитву веры приближаемся к Нему, и Он, как Всеблагий, также приближается к нам; очищает от нечистоты греха, освящает, исцеляет, укрепляет, изменяет на лучшее; потому что Он сотворил нас свободными и добровольно обращающихся принимает в Свое общение и подает блага, а коснеющих в грехах, лукавых и неверных отвращается и лишает благодати как недостойных. Чрез искреннюю веру и молитву с покаянием человек может все получить от Господа, всякую благодать и милость: хочешь ли получить от Бога дар слова во спасение свое и других? Получишь, ибо сказано в Писании: веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы (Ин. 7:38). Хочешь ли исцелиться от болезни или получить дар исцелять других? Молитваверы спасет болящего, чему мы видим бесчисленные примеры и ныне. 

Хочешь ли победить свои страсти, борющие тебя? Молись с верою, борись, противустой, не поддавайся и победишь: “...мнози борют мя страсти, но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой! (Антифон, глас 4-й, из последования утрени)” Так святые были подобострастные нам люди, но молитвой веры, постом, бдением, смирением, терпением победили в себе страсти и достигли бесстрастия и святости и вечной блаженной жизни: ибо они твердо веровали в жизнь будущего века и в Праведного Судию и Мздовоздаятеля и подвизались неослабно, и нас примером своим поучают не ослабевать в подвигах земной жизни, краткой, как дым исчезающей и данной для приготовления к будущей жизни, бесконечной. 

Таким образом, с покаянием вера соделала грешников праведниками, блудных целомудренными, пьяниц трезвыми и трудолюбивыми, злых добрыми, завистливых искренно доброжелательными ко всем, малодушных мужествен­ными, слабых сильными; с молитвой да покаянием искренняя вера в Бога всегда творила чудеса в людях, делая в них спасительную перемену в душах и телах их: так будем веровать и так будем угождать Богу своею верою. На конце моего слова позволю себе приветствовать вас, добрые архангелогородцы, с новым архи­пасты­рем; будем молить за него Верховного Пастыре­начальника, да дарует его, ангела церкви Архангельской, цела, здрава, благо­денствующа, правоправяща слово истины. Аминь».

Кто не знает, кому хотя раз пришлось присутствовать при про­изнесении отцом Иоанном поучения, как неотразимо благотворно действует на душу каждого не только его голос, который, говорят, проникает в самую глубину сердца, но и вся его вдохновляющаяся при этом внешность, тот легко поймет, с каким глубоким внима­нием и благоговением архангельцы слушали своего родного и великого проповедника: куда ни взглянешь – везде плакали, даже городовые, эти невозмутимые блюстители порядка, и они украдкой утирали рукавами катившиеся у них слезы. 

После обедни все священ­ники собором, с архипастырем во главе, вышли на амвон. Один из священников держал в руках старинный образ Святой Троицы в серебряной ризе. Владыка обратился к отцу Иоанну с речью, в которой, как мне потом передавали, просил его принять святую икону от лица всего духовенства в знак их благодарности за все его заботы и попечения о них; отец Иоанн благоговейно покло­нился в землю святой иконе и приложился к ней. В тот же день 13 июня, в 4 часа, к Шольц приехали проститься с отцом Иоанном архиерей и бывший архангельский губернатор князь Голицын, он еще на освящении храма был у отца Иоанна в Суре.

В 6 часов вечера архангельцы проводили отца Иоанна в его даль­нейший путь. Пароход Макаровых был, по причине мелководья в Пинеге, маленький, и нам пришлось поместиться в одной каюте с отцом Иоанном; его помещение в передней части каюты отделено было только драпировкой. К ночи все стали устраиваться на ночлег: я было поместилась на лавке, как и все, но вскоре встала, совесть и рассудок не дали мне уснуть, да и действительно, могла ли я недостойная и грешная ложиться наравне с таким великим избранником Божиим. На другую ночь я ничего не придумала лучшего, как под предлогом, чтобы другим дать место, забралась под стол, чем всех насмешила, тут оказалось очень удобно, и я уснула как убитая.

Когда на следующий день утром мы стали с отцом Иоанном все чай пить, я ему и говорю: мне, Батюшка, и под столом чудно как хорошо было спать, он улыбнулся и сказал, как мне передали, тебе маленькой везде хорошо. 14-го утром мы приехали в Матигоры (в семидесяти верстах от Архангельска) к сестре отца Иоанна А.И.; добрая старушка и ее муж, как лунь седой священник¹, приняли вместе с отцом Иоанном и нас всех с истинно родственным радушием, у них отец Иоанн служил заутреню и обедню. После обеда он долго гулял и любовался поистине чудной картиной, расстилавшейся внизу, на сколько только мог хватить глаз. 

Село Матигоры очень метко носит свое название; оно расположено на высокой горе, с него дивный вид на Северную Двину с ее бес­числен­ными островами и рукавами. Благословенная река – эта Северная Двина, по которой мы ехали от Устюга до Матигор, она широка как море, и мне говорил один коренной архангелец, спутник отца Иоанна, что от Матигор до Вавчуги Северная Двина имеет ширины 12 верст. Тут она разделяется на четыре рукава, и все острова покрыты лесами и лугами, на некоторых стоят села и деревни.

Четверо суток мы ехали от Архангельска до Суры, – и что это за приснопамятные и дорогие были дни! Отца Иоанна никто не беспокоил, и он или читал, или весь был сосредоточен сам в себе, и только во время принятия пищи он был весел и разговорчив с нами. Глядя на него и мы все смирно сидели, и часто каюта у нас имела вид как бы домашней церкви: одни молились, другие читали святые книги, третьи писали, к последним и я присоединилась. Меня очень заинтересовала проповедь, произнесенная отцом Иоанном в Архангельске, и я попросила у него позволения списать ее, он охотно позволил; с радостью я принялась за эту работу. 

Проповедь была писана отцом Иоанном собственноручно, и я, некоторые слова не умея разобрать, обращалась к нему за разъяснением, и каждый-то раз он ласково сам писал мне непонятные для меня слова, становясь иногда при этом на колени, так как я, за неимением другого места, писала на лавке. Вот до чего смирен и прост этот дивный человек! И этим-то именно он «стяжал себе смирением высокая и нищетою богатая» (Общий тропарь святителям, глас 4-й). Ведь было время, когда и он испытывал нищету, которая, однако, не мешала ему делиться с бедняками последним. 

В дороге отец Иоанн ничего мне не указывал, не наставлял и даже очень мало говорил со мной; но между тем живым примером на каждом шагу учил меня истинному посту, молитве, смирению и воздержанию во всем. Действительно, если в нас есть хотя сколько-нибудь твердости духа, искреннего желания по мере сил подражать отцу Иоанну, то и среди мира и его суеты мы можем угодить Богу; для этого только одно и нужно – здравый разум, соединенный с добрым, любящим Бога и ближнего сердцем, – остальное, право же, все само приложится нам.

15 июня мне очень хотелось Батюшку чаем угостить, и я решилась просить его об этом; он охотно согласился, и спасибо ему от Бога и меня грешной. Он первый понял мою искреннюю любовь угощать всех, чем мне Бог пошлет, и давай у меня сам всех спутников по очереди чаем поить. Я была просто в восторге, что в первый-то раз мне Бог послал такого дорогого и щедрого хозяина. Ведь не мог же до сих пор меня никто понять! 16 июня остановились у Усть-Покшеньги: отцу Иоанну надо было побывать там у благочинного и посетить одного священника – своего товарища по семинарии²; а пароходу он велел ехать дальше и принять его у известного места. 

Мы поехали, да и потеряли его. На Пинеге в этом месте идут острова. Часа три или четыре мы взад и вперед гуляли; пароход то и дело давал свистки. Наконец издали увидели его, идущего в сопровождении целой толпы поселян. Все мы несказанно обрадо­вались; живо пароход причалили, соскочили на берег, и все побежали к нему; отец Иоанн весело нас встретил.

17 июня в 5 часов утра приехали в Веркольский монастырь. Архи­мандрит с братией встретили отца Иоанна на пристани и направи­лись в церковь, где сейчас же и началась заутреня. Рада я была всем сердцем, что Господь в третий раз мне приводит вместе с отцом Иоанном помолиться пред мощами праведного отрока Артемия, жизнь которого хотя и коротка была, но полна назидания. После заутрени отец Иоанн осматривал вновь строящийся собор и всходил высоко на подмостки, куда рабочие в то время носили кирпичи; глядя на них, и мы принялись на память таскать на верх кирпичи. После обедни архимандрит с отцом Иоанном и нас всех пригласил к себе, у него чай пили и обедали.

Когда пароход пошел, я уже и в каюту не заглядывала: все смо­трела вдаль, – ведь сегодня мы должны приехать в Суру! Сильно у меня сердце билось... Отец Иоанн тоже все был на палубе; к четырем часам все собрались около него. Вот проехали последнее село с деревянною церковью; вот миновали Засурье; пароход круто повернул направо, и Сура как на ладони открылась перед нами. В эту минуту раздался торжественный, точно в Пасху, колокольный звон в Суре. Отец Иоанн радостно снял шляпу и стал молиться на три почти рядом стоящие храма: два от древности совсем почерневшие и третий, посреди них стоящий, как снег белый, величественный храм. 

Потом обратился к нам и сказал: «Покорно прошу ко мне в Суру!» – и всем подал руку. Не выразить словами, что я тогда чувствовала при виде этой поистине для меня земли обетованной и с радостными слезами поцеловала дорогую для меня землю. Все суряне высыпали с духовенством во главе встречать своего великого земляка. С парохода отец Иоанн проехал прямо в новую церковь. Господи, как она величественно чудно хороша. При входе в нее невольно радостно в душе скажешь слова Приснодевы Марии: величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе – Спасе Моем (Лк. 1:46–47)! И живо мне напомнила храм святого Тихона Задонского в Задонске. 

Помолившись в церкви, отец Иоанн, нисколько не отдохнув, прошел в только что выстроенную церковно-приходскую школу³ и, осмотрев ее во всех подробностях, отправился в другие места по своим делам, которых у него в Суре оказалось «по горло», да и во все время, проведенное им в Суре, он с утра до ночи был в хлопотах; во все он входит сам непосредственно, ничто не ускользнет от его внимания: вся Сура для него как бы один его дом, все и всё ему там дорого и близко сердцу. Только к вечеру он вступил в приготов­ленный для него дом, куда и нас забрал с собой. 

Я душой была рада, что Бог привел меня наконец под одну кровлю с отцом Иоанном, да еще в придачу в его благословенной Суре! Хозяин он самый радушный, какого я, право, на своем веку и не видывала: обо всем сам позаботится, везде сам хлопочет, и все время был веселый и радостный, и для нас всех все четыре дня в Суре были как первый день светлого праздника, поистине была точно Пасха. Поселяне, которых отец Иоанн щедро оделял деньгами, толпами ходили в праздничных нарядах.

18 июня, да и во все следующие дни отец Иоанн сам служил Литургию, а на утрене читал и пел на клиросе. Господи, что за дорогие и незабвенные были для меня эти дни! Я только и дожи­далась, когда отец Иоанн пойдет в церковь: как увидишь его сто­ящего на клиросе или служащего перед престолом, все земное забудешь, точно он тебя оторвет от земли и, слившись своей пла­мен­ной молитвой с твоей слабой и немощной, унесет тебя куда-то выше всего земного. 

Истину говорю: во всю мою жизнь я не пролила столько слез истинной радости, сколько за эти три дня в этом дивном храме. 19 июня, после обедни, отец Иоанн совершил панихи­ду в только что устроенной часовне над могилой своего отца и литию на могиле своего деда – священника отца Михаила. Весь этот день в школе шла кипучая работа: учитель и вновь прибывшая учительница разбирали и приводили в порядок книги и учебные пособия, писали, принимали и записывали мальчиков и девочек, которых в первый же день поступило, как мне сказали, 60 человек. Не могла я налюбоваться на эту школу: комнаты большие, высокие, светлые, и вся она так просто, удобно и практично устроена, что сделала бы честь любому городу. 

После обедни многочисленные иконы торжественно были перенесены в школу, там отец Иоанн сам указывал, куда и какой образ поместить. Последнюю ночь в Суре мы почти и не спали; все мы – его спутники – готовились к принятию Святых Таин. В 5 часов утра все поднялись. За Литургией отец Иоанн сделал нас всех причастниками Святых Тела и Крови Христовых. Как я горячо благодарила Бога, что Он сподобил меня опять исповедаться у отца Иоанна и причаститься в дорогом для меня сурском храме. В конце обедни отец Иоанн сказал поучение на слова Евангелия: оставьте детей приходить ко Мне (Мк. 10:14).

«Когда Господь наш Иисус Христос ходил по земле во плоти, тогда приносили к Нему родители и сродники детей, чтобы он при­коснулся к ним, а ученики Его иногда не допускали приносящих.

Увидев это, Господь вознегодовал и сказал: оставьте детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царство Небесное. Видите, как приятны Ему дети по их невинности, просто­сердечию, незлобию и послушанию. Господь поставлял иногда детей в пример взрослым и говорил: если вы не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное (Мф. 18:3), то есть если не сделаетесь смиренными, простыми, незлобивыми, послушными, добрыми в глубине души, то не войдете в Царство Небесное. 

Поэтому я радуюсь, что при моем служении подносят детей к причащению Святых Таин, ибо приносящие исполняют волю и желание Самого Спасителя. Приносите же, отцы и матери, и впредь ваших детей к Причастию! Через причащение ваши дети освящаются, просвеща­ются Божиим светом, приближаются и присвояются Богу, огражда­ются от греха, укрепляются и делаются причастниками Царствия Божия.

Вот в вашем селении устроена и учреждена ныне для детей церковно приходская школа для обучения грамоте и рукоделию, с содержанием бедных отдаленных детей в зимние месяцы на счет сумм, положенных на школу. Эго великая милость Божия в таком темном, удаленном от места просвещения углу России, где невежество и раскол свили себе широкое гнездо и где бедность увеличивается с каждым годом. Благодарите же Бога Промыслителя за милость Его к вам, суряне. Ваши учащиеся дети принесут вам со временем великую отраду и радость своею грамотностью и руко­делием, своим благочестием и преданностью Церкви Божией, верной руководительнице к Богу и вечному спасению.

Пусть же дети ваши приходят к Богу и будут впредь отрадою, опорою и утешением ваших семейств. А за меня, устроившего и обеспе­чившего в будущем содержанием ваше училище, молите Бога, да продлит дни мои во здравии и во всяком благоспеянии на лета и лета. Аминь».

При последних словах вся церковь заволновалась, все начали горячо на коленях молиться. После обедни, при колокольном звоне, отец Иоанн с крестом в руках и все духовенство в полном облачении и с пением направились в школу. Там в главной комнате перед большим образом всех святых был отслужен водосвятный молебен, и отец Иоанн окропил сам весь дом. Потом он произнес теплое задушевное поучение учителю и учительнице, прося их усердно заниматься с вверенными их попечению детьми. 

После чего Е.О. Корелин, как уполномоченный от епархиального начальства, произнес речь⁴; он говорил искренно и горячо, и отец Иоанн сердечно его поблагодарил. Потом стали по списку вызывать поступивших в школу детей; отец Иоанн возлагал на голову каждого свою руку, как бы в свои руки их принимая; всем детям и народу были розданы Евангелия и Псалтири, и разные религиозные книжки. Когда все кончилось, отец Иоанн вступил в свой дом и, открыв окно, перекрестился. Я выглянула в окно; сердце у меня замерло. Вся площадь была залита народом, сошедшимся со всех сторон. Увидя отца Иоанна в окне, все упали на колени и со слезами благодарили его за школу. 

В народе, говорят, только и были слышны слова: «Спасибо тебе, Батюшка! Спаси тебя, Господи! Помилуй тебя Бог!» А он им отвечал: «Зачем мне кланяетесь, Бога благодарите!» Благословлял их, кланялся и сам крестился. По загорелым грубым щекам мужиков слезы ручьем катились... Отец Иоанн видимо до глубины души был тронут этой искренней горячей благодарностью сурян, и действительно, это неподдельное выражение искренней благодарности не поддается описанию, и ее без слез невозможно было видеть. 

Много мне приходилось слышать о том, что серый мужик не умеет ни чувствовать, ни выражать благодарности, – большая несправедливость. Если ему сделать действительную пользу или помочь в нужное для него время, то он гораздо глубже умеет чувствовать, ценить и высказывать свою благодарность, чем любой привилегированный умник, чему живое доказательство было тогда у меня перед глазами: от поклонов вся площадь, как море, волновалась. Гостей у отца Иоанна набралось много, и он всех радушно угощал чаем и завтраком. После чего все разошлись, а мы стали собираться в дорогу.

В 6 часов вечера мы с отцом Иоанном, помолясь, отправились на пароход: вся масса народу побежала к берегу; многие чуть не в воде кланялись ему в ноги. Отец Иоанн со всеми прощался, всех благословлял и еще долго, говорят, на удалявшемся пароходе был слышен прощальный звон звучных сурских колоколов. Отец Иоанн не мог оторваться глазами от его дорогой родной Суры, и долго, долго он все еще смотрел в ту сторону как бы молясь, чтобы Господь рассеял мрак этой темной стороны и просветил бы светом Своего просвещения. И я искренно верю, что недалеко уже то время, когда не останется ни одного раскольника, и от разумно принятых мер народ будет жить в довольстве своим трудом.

Часа три мы ехали благополучно, но тут пароход сел на мель. Все мы перебрались на берег и стали на канате тащить пароход, а отец Иоанн на нем работал багром. Часа два бились и стащили-таки его, но к ночи – опять врезались в песок. (Перед этим стояли жаркие дни, и вода сильно сбывала.) Отец Иоанн почти и спать не ложился, всю ночь молился; и вымолил же у Бога дождь! 

Утром добрались до Веркольского монастыря, там отец Иоанн отслужил заутреню и обедню. И что же? Ветер поднялся резкий, холодный против течения реки, нагнало туч, и едва мы вернулись на пароход, дождь как из ведра полил, почти весь день он шел: вода поднялась, и пароход сначала хотя и часто еще останавливался, но потом свободно шел. Глядя на дождь, я живо вспомнила слова святого апостола Иакова: Илия был человек подобострастный нам, но с верою помолился, и небо дождь дало (Иак. 5:17). Вот и ныне между нами явился человек, по-видимому подобострастный нам, но силою своей молитвы и веры подходит к силе молитвы Илии... 

Что это для меня был за приснопамятный день; сидя целый день вместе с отцом Иоанном закупоренные в каюте, мы были точно в раю. Сначала отец Иоанн все читал, и мы тихо все сидели, каждый за своим делом; к вечеру Батюшка оставил чтение и стал по каюте ходить; он был весел и со всеми разговорчив, много рассказывал, и мне передавали, что каждое его слово было глубоко назидательно. А я, ничего не слыша, только глядела на него и от всей души желала, чтобы этот блаженный вечер продолжался бы хоть целую вечность.

Никогда мне не забыть 21 июня! 22 июня погода была хорошая. Надо заметить, что пароходы там часто останавливаются в деревнях, или просто у берега для приема дров. Обыкновенно дрова носят поселяне, с которыми собирается толпа детей. Отец Иоанн всегда щедро и ласково всех их оделяет деньгами, с иными разговаривает. Глядя на то и дело повторяющиеся передо мной эти сцены, я с грустью вспомнила, как некоторые люди мне говорили, что отец Иоанн предпочитает только богатых, – какая это возмутительная несправедливость: шестой год вижу совершенно противоположное. Правда, и к богатым часто он с искренней любовью и вниманием относится, но ведь всякий знает, что и среди миллионеров есть своего рода бедняки, вот к этим-то несчастным он сердечно и относится. Но в действительности, бедный люд ближе к его сердцу, – это его поистине родимые детки; везде он с ними прост и добр, так и тут при каждой почти остановке с ними поговорит; но иногда пароход останавливается у совсем пустынного берега, где ни души нет, тогда мы, чтобы не томить Батюшку напрасным стояньем на одном месте, пока рабочие парохода наносят дров, отправляемся все на берег и в несколько минут целую гору натаскаем дров. Хорошо мне было, почти все спутники отца Иоанна были земляки его, все добрые, необидчивые северяне.

Ночь с 22 на 23 июня была последней для нас на берегах Пинеги; почти никто и спать не ложился, с отцом Иоанном наблюдали закат и восход солнца. Проезжали сначала мимо громадных гор железной руды, совсем красного цвета, потом мимо ослепительно белых алебастровых и гипсовых. Боже мой, что это за горы! То они идут на целую версту неприступными крепостями и вдруг обрываются глубокими ущельями, покрытыми густой зеленью, то громадными утесами, которые того и гляди, кажется, готовы рухнуть над нашими головами; у подошвы их понаделаны природой причудливые пещеры; то высятся прямо в небо колоссальные замки самых фантастических форм и очертаний, и над всем этим волшебным миром высоко на верху стоит дремучий лес, а еще выше светлое, синее северное небо. Никакой художник в мире не в силах начертать этой дивной картины, которую Господь создал единым словом Своим. 

Да будут горы! Какого бы бесчувственного материалиста – невера – ни поставили бы тогда на наше место, и у того, мне кажется, глядя на эти горы, душа прониклась бы благоговением к дивному творчеству Божию. Отец Иоанн в благоговейном восторге смотрел на эту чудную, ни с чем несравнимую, неописуемую живую панораму убегавших гор и только изредка крестился. Потом обратился ко мне и весело сказал: «Опиши это». А я до того была очарована никогда не виденным мною чудным зрелищем, что и слова не могла сказать и только произнесла: «Вразумите». Он посмотрел на меня и положил свою руку мне на голову. Глядя на все это, только и можно было вместе с Давидом повторять 103-й псалом, который как нельзя более шел к этому щедрому творению Божию⁵.

Когда солнце взошло уже высоко, мы легли отдохнуть, но не надолго, потому что подъезжали уже к Холмогорам; там отец Иоанн сейчас же отправился в Успенский женский монастырь, где совершил заутреню и обедню; после нее старушка-игуменья с искренним радушием пригласила с отцом Иоанном и нас всех обедать⁶. Самое хорошее и радостное впечатление произвели на меня на таком дальнем севере и теплое радушие доброй игуменьи, и ее келии простые, чистые, светлые. 

После обеда отец Иоанн поехал проститься к своей сестре А.И. в Матигоры, а мы с Е.О. Корелиным и учительницей из Суры отправились осматривать собор Преобра­женский, который замечателен тем, что в нем хоронят архангель­ских архиереев⁷, начиная с первого Афанасия, основателя жен­ского Успенского монастыря в Холмогорах⁸. Теперь там положено уже одиннадцать архиереев и над каждой гробницей помещен портрет почившего и икона святого, имя которого носил покойный. Мысль эта мне очень понравилась. 

Все архиереи как бы живые стоят вдоль северной и южной сторон храма, а посредине помещается их архиерейская кафедра; еще в этом храме замечательны хоры, которые помещаются не на западной, как обыкновенно, а на восточной стороне, над алтарем. В теплой церкви во имя двенадцати апостолов меня удивил иконостас: он весь состоит из сквозной резьбы, и только иконы составляют собою единственные глухие места. Оригинальность этого иконостаса мне очень понравилась.

Потом мы пошли гулять, и я с высокого берега любовалась на Денисовку, которая как раз расположена против Холмогор, – родину нашего бессмертного Ломоносова; очень мне хотелось побывать в ней, но времени было мало, а Северная Двина в этом месте очень широка, и я удовлетворилась тем, что полюбовалась на знаменитых холмогорских коров да запаслась лепешками, которые носят название «холмогорские тетерьки», и вернулась на пароход. 

Тут к нам поступил новый пассажир, еще не старый господин. Вскоре отец Иоанн приехал, и пароход пошел. Вдруг кто-то приходит в каюту и говорит мне: новый пассажир совсем помирает, дайте святой воды, освященной отцом Иоанном. Я налила в чашку и пошла наверх: вижу – больной сидит у борта парохода и у него сильно идет горлом кровь, а потом и носом, он был в каком-то исступлении и бессознательно водил руками. 

Позвали отца Иоанна. Он подошел, сначала больного напоил простой водой, потом три раза крестообразно дунул ему в лицо, положил ему на голову свою руку и, помолившись, напоил его святой водой: кровь сразу перестала идти, больной успокоился и к вечеру видимо поправился. Когда я потом увидела его в вагоне между Вологдой и Ярославлем, то спросила, как он себя чувствует. Он мне написал: «По молитве отца Иоанна, я теперь здоров; но попросите Батюшку, чтобы он помолился о многогрешном Артемии, – я неудачник в жизни». Я успокоила его. Так этот случай, происшедший на моих глазах, меня поразил!

В тот же день к ночи мы приехали в Архангельск. В Суру из Архан­гельска сопровождали отца Иоанна сын и дочь хозяина парохода – Макаровы; они просили Батюшку остановиться у них, на что он согласился, и пароход въехал прямо к ним во двор (дом расположен у самого берега Северной Двины, так что у реки и забора нет). Они были глубоко обрадованы, что отец Иоанн у них остановился, меня тронула их простота и радушие, с которым они и меня приняли. 

24 июня отец Иоанн у них в Соломбале (Соломбала – район Архангельска) служил на кладбище заутреню и обедню. Потом поехал в город, а мы стали собираться на пароход. В 6 часов вечера при громадном стечении народа, про­вожавшего отца Иоанна, он оставил Архангельск, и еще долго он любовался на этот большой почти приморский красивый город с целым лесом мачт на широком раздолье Северной Двины.

Почти 6 дней ехали мы до Вологды, и что это за счастливые дни были для меня; у нас с одной девушкой из Ростова была отдельная каюта, которую я всю убрала иконами, видами монастырей и портретами отца Иоанна и пригласила его к себе чай пить. Поди­вился и полюбовался он на убранство моего уголка и три раза пил у меня чай; сколько невыразимой радости доставляло мне каждое его посещение, точно Ангела Божия я его встречала, это может понять только тот, кто сам искренно, от всего сердца удостаивался его принимать. 

Тут я могла обо всем, что нужно было, с ним поговорить и на все получала ответ. Много он мне написал слов утешения, которые поистине воскресили мою душу. Еще раньше я его спросила, не надоела ли я ему. И он мне ответил на это: «Твое искреннее расположение никогда не надоест». После него и все спутники у меня угощались, и для меня эти дни были чистым, светлым праздником. А обедать я ходила в каюту к Батюшке. В Устюге на пароход прибыл вологодский архиерей⁹ со своей сви­той, возвращающийся из своей поездки по епархии. Скромный святитель по целым часам, как свеча, стоял на рубке, впереди всех, и ни с кем почти не говорил.

От Устюга до Тотьмы меня поразили своей живописностью берега красавицы Сухоны, с обеих сторон ее почти беспрерывно идут высокие горы самых разнообразных видов и форм, покрытые роскошной и густой растительностью, то и дело виднеются высоко на горах, все в зелени, живописно ютящиеся села с красивыми белыми каменными церквами. В иных местах горы так высоки и тесно сдвинуты над рекой, что, кажется, едешь по колоссальному коридору с живыми стенами из земли, а над головой вместо потолка – небо голубое. При взгляде на эту чудную панораму невольно вырвутся из груди слова: Господи Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли (Пс. 8:10)! 

Накануне Петрова дня (28 июня) меня удивляли по дороге невиданные мною никогда сцены: где мы ни проезжали мимо селений, везде вдоль берега у самой воды были наставлены целыми десятками костры с висящими над ними котлами с водой, и все женщины суетились около них; оказалось: чтобы не делать в избах беспорядка и не тратить время на тасканье воды в гору, крестьянки забирают все белье с корытами и отправляются с ними, ставят у самой реки свой нехитрый костер (как у пастухов в поле) и тут стирают, полощут и сушат на солнышке свои доспехи. Подивилась я оригинальной практичности тотемских поселянок и живо вспомни­ла исландские типы, как исландские женщины, тоже ради порядка, готовят кушанье своим семьям на горячих источниках под откры­тым небом.

День 29 июня прошел чудо как хорошо: утром у меня Батюшка долго сидел, кушал и разговаривал, я до слез была тронута его вни­манием; он дал мне 5-й том своей книги «Моя жизнь во Христе»¹⁰, и я много ее с ним читала. Чудная и неоценимая эта книга, – и мне дорого было ее читать вместе с отцом Иоанном, потому что он один только мог понять мой искренний восторг от глубокого смысла и значения каждого почти слова в ней. Все пассажиры, видя внимание ко мне отца Иоанна, высказывали и свое ко мне расположение: с одного конца парохода до другого я была общим баловнем, как и на Макаровском... 

Легко и радостно у меня было на сердце; но и все мое путешествие с отцом Иоанном было как один светлый радостный день, без малейшей тени ночи (да и в действительности, с 10 до 27 июня я буквально не видала ночи, потому что в это время года в Архангельской губернии ночи совершенно не бывает: там и в 12 часов ночи так же светло, как в 12 дня), я только от всего сердца благодарила Бога за все. Но перед грозой всегда бывает хорошая погода. То же и со мной случилось: 30 июня в 3 часа утра приехали в Вологду, и несмотря на ранний час, отца Иоанна встретила масса народа; многие, говорят, с вечера сидели на пристани. 

Батюшка сейчас же уехал в город, а мы остались на пароходе, чтобы раньше народа перебраться на вокзал и устроиться с багажом. На вокзале отца Иоанна провожала тьма народа, да и на каждой станции его дожидали целые массы; отец Иоанн почти везде благословлял людей из окна вагона. Особенно меня тронула встреча отца Иоанна в Данилове: людей было целый поток, когда поезд тронулся, все ринулись за ним, и никакая полиция не могла их сдержать, так что поезду долго пришлось идти тихо; глядя в окно, я только крестилась и думала: вот искренняя-то любовь и вера бежит!

Не доезжая последней станции Уткино, отец Иоанн подозвал меня и, прощаясь, сказал опять: «Поедем в Горицы», – и вышел в Уткино, чтобы ехать на лошадях недалеко куда-то; а мы, его спутники, приехав в Ярославль (там Батюшку тоже дожидалась масса народа с губернатором во главе) и поместившись на лодке, направились к пароходу, который был нанят для отца Иоанна двумя купчихами, проживающими в Петербурге, Л-й и З-й¹¹. 

Представьте же мое горе: когда подъехали к пароходу, то Л-я и З-я грубо отказали мне, говоря, что нет места (пароход был пустой, без пассажиров). Я их просила и заметила, что если в каюте нет места, то я не только на палубе, но даже и в машине у топки с радостью помещусь, для отца Иоанна все готова перенести, лишь бы ехать с ним, потому что он сам мне сейчас сказал: «Поедем в Горицы»; но они насмешкой мне на это ответили. 

Заступиться за меня было некому; спутницы мои по лодке – племянница отца Иоанна и женщина, ему служащая, – хотя и искренно были ко мне расположены, но не смели засту­питься, и я, точно ягненок, оторванный от матери, очутилась одна; их презрение, с которым они отнеслись к переданным мною словам отца Иоанна, меня просто ошеломило.

Горю моему не было конца, да и понятно: вся жизнь моя с колыбели прошла одним рядом горя и потерь; но еще ничто в жизни меня так глубоко и больно не огорчало, как этот отказ бессердечных женщин, и только один отец Иоанн, который хорошо знает мою жизнь, вполне поймет мое горе. 

Так совершенно внезапно и помимо воли отца Иоанна прекратилось мое с ним путешествие, и все только благодаря слепой ненависти, прикрытой благовидным предлогом. Но мне еще то было жаль (да и не мне одной, говорят, жаль этого), что я была лишена возможности описать, как Горицы светло встречали в третий раз свое дорогое солнце, которое только одно согревает и радует их в этой жизни. Но, видно, бесу завидно стало моему счастью.

Целую неделю я не могла успокоиться. 8 июля моя добрая знако­мая Ч. предложила мне ехать с ней в Толгский монастырь (в восьми верстах от Ярославля). С радостью я приняла ее предложение. 10 июля в пятом часу вечера Ч. вдруг говорит мне: «Посмотрите, какой-то пароход свистит»; я взглянула и едва успела ей рукой махнуть, как стрелой полетела на пристань. Пароход тихо подходит, и на палубе стоит отец Иоанн... 

Один Господь знает, что я тогда чувствовала, едва на ногах стояла, но не плакала, за неделю все слезы выплакала. Сойдя на пристань, отец Иоанн обнял меня, я ему и говорю: «Вот горе-то мое, Батюшка, не пустили меня на пароход, как я ни просила». Он, как мне потом передали, с видимым сожалением произнес: «Как же это так? А я-то, за хлопотами, и не позаботился, чтобы ее посадили на пароход», – и еще раз мою голову обнял. 

С пристани он отправился в монастырь к архиепископу Ионафану, за ним и я туда же. Добрый владыка, зная раньше из моих рассказов о моем горе, дал мне полную возможность видеть отца Иоанна у себя, за что я ему от всей души благодарна, и вправду, ничем бы он в жизни не мог мне доставить большей радости, как этим позволе­нием. Никогда за это я не забуду добрую, отзывчивую душу нашего владыки.

У владыки отец Иоанн успокоил и утешил меня, и я от радости, что опять его вижу, забыла свое горе. Потом все пошли гулять в чудную кедровую рощу, едва ли не единственную в этой части России. Отец Иоанн приехал так неожиданно, что и народу почти не было. При входе в рощу он снял шляпу и перекрестился, сказав: кедры Ливанские, ихже ecu насадил (Пс. 103:16)! 

После всенощной, за которой, по обыкновению, он читал и пел на клиросе, он опять с владыкой гулял в роще и саду. 11 июля перед обедней отец Иоанн в третий раз посетил рощу, так она ему понравилась. За обедней, причащая младенцев, он и меня причастил... Боже мой, что я тогда испытала, принимая Святые Тайны... Точно небо надо мной раскрылось, слезы градом покатились. Горячо я повторяла слова послепричастной молитвы: «Попали терние всех моих прегрешений. Душу очисти, освяти помышления..,» (Молитва 3-я, Симеона Метафраста) Действительно, как я глубоко ни была огорчена, с принятием Святых Таин вся горечь исчезла, опять светло и радостно стало на сердце, и я долго только и могла пов­торять: «Слава Тебе, Боже», – от всей души. В конце обедни отец Иоанн произнес проповедь на слова читанного в тот день Евангелия:

И повелев (Иисус) народом возлещи на траве, и приеме пять хлеб и обе рыбе, воззрев на небо, благослови и пре­ломив даде учеником хлебы, ученицы же народом. И ядоша ecu и насыти­шася (Мф. 14:19–20).

«С благословения преосвященного владыки, призвав в помощь Господа, хочу предложить вам, возлюбленные братия и сестры, несколько слов для общего назидания.

В основание слова возьму ныне читанное Евангелие о чудесном исцелении Иисусом Христом недужных и также чудесном насыще­нии Им в пустыне пяти тысяч народа пятью малыми хлебами и двумя рыбами. Евангелие начинается словами: Во время оно, виде Иисус мног народ, и милосердова о них. Все Евангелие, возлюбленные братия, в главных чертах есть священная повесть о бесчисленных делах милосердия Господа Иисуса Христа к людям. 

Ради крайнего милосердия Он сошел с небес на землю, облекся в плоть нашу и сделался человеком, по всему нам подобным кроме греха, не переставая быть Богом, чтобы уврачевать подобное подобным, чтобы исцелить злокачественный струп греха – всего человече­ского рода; жил с человеками, не гнушался ни единого искренно кающегося грешника, всех наставлял словом, указуя пути ко спасению, сотворил бесчисленные благотворные чудеса, являвшие Его безмерную благость и Божественное всемогущество, трудил путешествиями Свои пречистые ноги, претерпевал клеветы, поно­ше­ния, гонения, биения, Крестные страдания и смерть и – воскрес как Бог. 

Столь велико, необъятно всеобъемлющее милосер­дие Господа Иисуса Христа. Он, как Творец, Промыслитель, Иску­пи­тель и Врач человечества, о всех болезновал, всех призывал ко спасению и радовался о всех обращавшихся.

Но обратимся к священной повести о чудесном насыщении народа. Милосердие Господа к пятитысячной толпе народа, кото­рый из-за жажды слышать слово Его удалился с Ним в пустыню и почувствовал голод, – крайне поучительно и назидательно. Оно показывает, что Иисус Христос есть Творец всего, Спаситель и Питатель рода человеческого. Довольно поучив народ словом и напитав души их нетленною пищею, Он питает и тела их веществен­ным хлебом и рыбами, но питает не как человек, а как Бог Всемогущий. 

Ученики Христовы, еще несовершенные и маловер­ные, просят Его отпустить народ в селения для покупки хлеба, а Он говорит им, что это не нужно, и, повелев всему народу возлечь на траве, берет имевшиеся у учеников пять хлебов и две рыбы, взводит очи на небо к Отцу Своему, благословляет их, преломляет и дает ученикам для раздачи, а ученики раздают народу. И дивное чудо! Сколько ни раздают хлебы – они не убывают, как и рыбы, доколе не получают все по довольному количеству. 

Все насытились, сколько ни были голодны, и оставшиеся по насыщении куски далеко превышают бывшее в начале количество пищи, ибо оставши­мися кусками наполнили двенадцать корзин. Чудное творчество, чудное благословение! Чудные руки! Ибо это те Божественные Руки, которые в начале сотворили небо – и землю, и твердо держат их в стройном чине многие тысячи лет. 

Это – те Руки, которые производят благодетельные громы в круге небесном и осиявают землю страшною молнией, как это слышали и видели не спавшие прошедшею ночью¹², – громы и молнии, от коих содрогается все дышащее. 

Это – те Руки, которые привели из небытия в бытие бесчисленное множество огненных слуг небесных, Ангелов, ликующих на небесах в стройном иерархическом чине, непрестанно славящих Господа и наслаждающихся неизреченным блаженством от лицезрения Божия. 

Это – те Руки, которые создали бесчислен­ное множество одушевленных и неодушевленных тварей земных и размножили и размножают от одной крови весь род человеческий. 

Это – те Руки, которые разрушили ад, связали сатану, восхитили многочеловечное богатство его и извели из ада души, им содержимые. Это – те Руки, которые произращают все плоды зем­ные и дают пищу всякой плоти, которые изобильно произращают для человеков хлеб на полях и траву для скотов. 

Это – скажу наконец – те Руки, которые на Тайной Вечери благо­словили хлеб и вино, растворенное водою, со словами Дающего: “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое” и: “Пиите от нея ecu, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов”¹³. 

Да, чудесно насыщение пятью хлебами, но безмерно чудеснее напитание нас Пречистым Телом и Кровию Богочеловека, которых мы, недостойные, сподоб­ляемся так часто по милости Его. Поучительно, трогательно – умилительное зрелище чудесного насыщения народа хлебами и двумя рыбами, но безмерно поучительнее питание верных христиан Собственною Плотию и Кровию Господа, обновляющею растлившее грехами естество наше и обожающею достойно причащающихся.

Будем же, возлюбленные братия и сестры, любить, благодарить и прославлять Господа Щедрого и Многомилостивого, питающего нас всякий день хлебом и всякими плодами, и сладостями земными; но особенно будем любить и благодарить Его за то, что Он дает нам в пищу и питие Пречистое Тело Свое и Божественную Животворящую Кровь, и будем любить друг друга и творить милосердие ближним, как Он заповедал нам. Аминь».

Он говорил с видимым увлечением и горячо. Ярославцы еще в первый раз слышали отца Иоанна у себя дома, и нечего говорить, с каким благоговением ловили каждое слово горячо любимого и чтимого ими отца Иоанна. Кажется, никогда еще в этом древнем обширном храме Толгского монастыря столько слез умиления не было пролито, сколько теперь во время проповеди, говоренной отцом Иоанном. 

Весь собор, битком набитый, плакал. Вскоре после обедни отец Иоанн с владыкой уехали в Николо-Бабаевский монастырь, а я отправилась в Ярославль¹⁴. Вечером пошла на машину провожать Батюшку; на дороге встретилась с племянником отца Иоанна И. В. Фиделиным, который любезно пригласил меня и привез на вокзал. Благодаря его доброй душе, я имела возможность проститься с отцом Иоанном у него в вагоне; и только когда поезд умчался, я почувствовала себя опять страшно осиротелой и залилась слезами...

Источник: О силе веры, и какие должны быть качества богоугодной веры, и отчего неверие и лукавство противны Богу? / Путевые заметки Александры Нарцизовой / Рядом с батюшкой. Воспоминания духовных чад о святом праведном отце Иоанне Кронштадтском / azbyka.ru.
Фото: Сурский Иоанновский монастырь.