Среди важнейших задач Иоанновской семьи – волонтерская работа с социально незащищенными категориями граждан. Пожалуй, самые уязвимые – подопечные и выпускники психоневрологических интернатов (ПНИ). К сожалению, в нынешних условиях судьба этих людей мало чем отличается от пожизненного заключения. Их не готовят к жизни в обществе, им чаще других отказывают в праве быть услышанными, иметь свои потребности и стремления. Нередки случаи злоупотребления полномочиями со стороны государственных опекунов и персонала ПНИ. И тогда на помощь приходят волонтеры. Одна из них – 

Виктория Марчевская, руководитель Иоанновского сестричества в г. Омске, бывшая волонтер и сотрудница Омского психоневрологического интерната, действующий руководитель фонда «Мир, в котором нет чужих. Мир равных возможностей». Действующий – пожалуй, главная характеристика Виктории. Человек, для которого действительно в этом мире нет чужих. 

Предлагаем вашему вниманию интервью Виктории Марчевской и ее подопечных изданию «Такие дела».

«Физическому лицу не по силам такая ноша»

Вика невероятно энергичная, одновременно на связи с десятками своих подопечных, знает их проблемы и истории: кто с кем поссорился, кто нашел работу, у кого заболели дети. Она умеет находить для них нужных специалистов, поэтому просит поменьше рассказывать о ней и побольше – о других:

– Нашему фонду много кто помогает: например, сестричество имени св. прав. Иоанна Кронштадтского. Сестры помогают выпускнице ПНИ, у которой пять деток – сидят с ними. Омская правозащитница Ирина Антоновна Зайцева помогает нашим ребятам решать юридические проблемы, юрист Ольга Анохина тоже помогает – бесплатно составляет исковые заявления.

Вика организовала фонд, когда бывшие воспитанники стали звонить ей и просить о помощи. Она помогает оформлять прописку, поступать в вечернюю школу, снимать жилье и оплачивать коммуналку, покупать одежду, связывает с юристами и правозащитниками, водит по врачам – в сущности, поддерживает в регионе так называемое сопровождаемое проживание для своих подопечных. 

– Без поддержки выпускники интернатов – ДДИ и ПНИ – оказываются на улице, – объясняет Марчевская. – Без штампа о регистрации они не могут подтвердить статус инвалида, получить пенсию, устроиться на работу, встать в очередь на жилье, положенное сиротам по закону. Они просто не знают, как это все сделать. Подопечных много, нужды у всех разные, и физическому лицу не по силам такая ноша. А с юридическим лицом – фондом – организации, которые хотят помогать, могут заключить договор.

Поскольку выходящих из ПНИ людей негде было прописывать, Вика регистрировала их буквально у себя дома, чтобы они могли получить медицинский полис, необходимые социальные услуги, устроиться на работу или учебу. Из-за этого в паспортном столе ее заподозрили в торговле фиктивными регистрациями, после чего полиция начала проверку.

Остановить прессинг помогло вмешательство учредителя фонда «Вера» Нюты Федермессер, которая приехала в Омск как представитель Общероссийского народного фронта. Полиция не нашла оснований для возбуждения дела против Марчевской, поэтому она продолжает свою работу. 

– После того как нас проверили, многое поменялось в лучшую сторону: есть методически-консультационная помощь и содействие от Минобразования и Минздрава, от уполномоченных по правам человека и детей, от Минтруда, и даже Следственный комитет теперь навещает подопечных фонда в больницах – приносит вкусняшки, фрукты, соки.

Марчевская никогда не забывает поблагодарить тех, кто помогает ее подопечным, но всегда добавляет, что ее ребята все еще фактически бездомные. – Благодаря губернатору сироты начнут получать сертификаты на квартиры, это очень радостно! Но мои ребятишки не попадают под эту категорию, у половины есть решение суда, а другая часть не включена в очередь на жилье. 

«Ее ребятишки» – это Марина, Серик, Оля, Саша, а еще Андрей Схаугье, Галя Балакирева, Аня Лопатина, Вика Иккерт, Женя Нургалиева, Марина Фирсова и многие другие. Вика, которая каждый день хлопочет за них, говорит, что каждый из ее подопечных пережил такое, что квартира от государства – это меньшее, чем можно загладить всю случившуюся с ними несправедливость.

«Ты безрукий, не справишься»

Серик Отынчинов уже три года не живет в интернате, но все еще боится мыться горячей водой.

– Я всегда моюсь теплой. Меня в детском доме в горячей топили, – объясняет он.

Сейчас Серик хвастается, что очень хорошо плавает, особенно под водой:

– Я привык под водой держать воздух, когда топили. Меня раздевали догола, связывали ноги и вверх ногами в ведро окунали. Посреди зала. Убирали палас, убирали стулья, чтобы ничего не намочить. Вверх ногами было тяжело воздух держать. В нос когда вода идет, трудно. 

Серику 27 лет. Он родился без рук, и мама оставила его в роддоме. В Кировский детский дом-интернат для умственно отсталых детей Серика из дома ребенка перевели в 1998 году. В такие интернаты попадают не только дети с умственной отсталостью, но и сироты со сложными диагнозами из обычных детских домов.

Это сейчас Серик ловко снимает видео для тиктока, готовит, убирает и делает ремонт в квартире, стажируется в столярной мастерской – и все делает ногами. Но образования он толком не получил – система когда-то решила, что Серик необучаемый. Чтобы догнать хотя бы общеобразовательную программу, сейчас он учится в вечерней школе. Хотел бы и работать, но без рук устроиться куда-то сложно. Живет на пенсию по инвалидности. Квартиру Серик арендует с двумя друзьями из интерната, Андреем и Кириллом.

Как сироте ему положена квартира от государства, но в детском доме его не записали в очередь на получение жилья.

– В 2010 году ребят других ставили на очередь на квартиру, а мне сказали сотрудники: «Ты безрукий, не справишься, на фига ты сюда лезешь, иди отсюда». 

В детском доме были уверены, что судьба Серика, когда он вырастет, – это ПНИ. 

– Настоять я не мог – боялся аминазина. Вы знаете, как кололи нас, – Серик понижает голос. – Аминазины очень болючие. Потом вы и есть не сможете, и в туалет не сходите. 

Аминазин – это нейролептик. Он оказывает антипсихотическое действие. Ослабляет или полностью устраняет бред и галлюцинации, купирует психомоторное возбуждение, уменьшает аффективные реакции, тревогу, беспокойство – так написано в инструкции по применению. А психически стабильного, но просто неугодного человека аминазин превращает в удобный овощ. В некоторых закрытых интернатах для детей и взрослых его применяют в качестве наказания. Вика была одной из тех, кто детей никогда не обижал.

В 2011 году, вспоминает Серик, его повезли на комиссию к психиатрам и якобы за плохое поведение лишили дееспособности.

– Они не смотрели, умный я или не умный, хотя я читать и писать умел. Психиатр из детского дома сказала, что я безрукий дебил. А на комиссии с ней все соглашались.

Серик и спустя много лет вспоминает это с нескрываемой досадой: теперь он стал решительным молодым мужчиной с уверенным голосом и радушным хозяином. А тогда он чувствовал себя бесправным, уязвимым и одиноким. Позже доказывать свою дееспособность Серику пришлось в суде.

Когда Серику стукнуло 18 лет, его перевели в психоневрологический интернат для взрослых.

– Взрослый интернат такой: даже если не был дураком – станешь. Телевизор целыми днями все смотрят, ни прав у тебя никаких, ни имущества, телефон – и тот отбирают за плохое поведение, – объясняет Серик.

Чтобы не отупеть от телевизора и бездействия, он начал выступать на разных конкурсах и занялся вокалом. В итоге Серик стал звездой ПНИ – про него снял сюжет местный телеканал.

– Вообще никто не думал, что я такой целеустремленный, пока я не стал доказывать всем это. Я в интернате за растениями ухаживал, цветы поливал, в футбол начал играть, – вспоминает Серик. – Стал журналистами пугать всех, кто ко мне плохо относился.

Выйти из интерната помог случай: к себе позвала Серика семья его подруги, тоже девушки с инвалидностью. Там он не прижился, но в интернат возвращаться не захотел, скооперировался с друзьями и снял жилье, воспользовавшись деньгами на «сиротском» счете, которые, впрочем, быстро кончились.

Позже Серик встал в очередь на квартиру, через суд добился бумаги, которая обязывает Омскую область обеспечить его жильем. Этому судебному решению уже шесть лет – квартиры все нет.

В 2020 году про Серика снял сюжет телеканал НТВ: «Детдомовец-инвалид скитается по съемным квартирам и доказывает свое право на жилье». После этого СМИ сообщали, что председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин поручил провести проверки. Безрезультатно: в Омске (да и в стране вообще) катастрофическая статистика по предоставлению жилья сиротам, поэтому помощь Вики нужна всегда. 

«Мы там жили в таборе на 400 человек»

Оля Черепанова росла в том же детском доме-интернате, что и Серик. Говорить о детстве много она не хочет.

– Там были такие санитарки — они что хотели, то и творили с тобой. Лекарством наказывали. Передачки не раз воровали, которые некоторым детям привозили. В угол ставили. Аминазин кололи. Тяжеловато было, – нехотя вспоминает Оля.

Оле 37 лет, она с рождения живет в учреждениях, своих родителей не знает. У нее, как и у Серика, с рождения патология рук – они намного короче, чем должны быть. После детского дома она, как и многие ее друзья, поехала жить в психоневрологический интернат. Слово «психоневрологический» она не любит, говорит: «Мы же не дураки!» Но других вариантов у сироты без жилья, образования, профессии и работы не было – государство поселило ее там.

– Сначала мы там жили в таком таборе. Дом очень большой. На 400 человек, – описывает Оля жизнь в ПНИ. Интернат окружал высокий бетонный забор, за который его постояльцы практически не выходили.

Олю тяготило отсутствие личного пространства.

 – Самое страшное – 30 человек в одной комнате. Из личного – только кровать и шкафчик, – вспоминает она интернатский быт. – Сначала было совсем ужасно. Потом сделали по три человека в комнате, слава богу. От персонала нельзя было закрываться ни ночью, ни днем. Мы там ничего не делали. Просто сидели, телевизор смотрели, вышивали и вязали.

Оля тосковала и временами думала, что так и пройдет ее жизнь. А потом появился Саша.

– Он полюбил меня такой, какая я есть, – улыбается Оля.

Саша Максимочкин сидит напротив нее на диване в маленькой, но уютной кухне съемной квартиры на окраине Омска. Их холодильник заставлен банками с соленьями и вареньем – они крутят их сами из овощей и ягод, которые с дач передают друзья и знакомые. Саша тоже рос в Кировском детском доме, его забрали от пьющей матери. Но сблизились они с Олей уже в ПНИ. Там его, рукастого мужика, который много что умел ремонтировать и делать, очень ценили как электрика.

Сперва Саша и Оля переехали из ПНИ в тренировочный коттедж при интернате. Такие коттеджи тренировочного проживания создают, чтобы подопечные ПНИ, которые никогда не жили отдельно, могли практиковаться в условной самостоятельности – вести хозяйство, быт, отношения. Но это все – с разрешения администрации. Руководство ПНИ сомневалось, что Оля без рук справится с жизнью в коттедже.

– Я же на инвалидности. И все сказали: «А как это Ольга Ивановна там будет жить? Она не сможет, не надо ее туда». Чтобы туда попасть, надо было доказать, что ты самостоятельный. Готовить, варить, солить.

О переезде в коттедж стал хлопотать и Саша. Его хотели переселить туда с соседом-парнем, но он настоял на том, что хочет жить вместе со своей возлюбленной. Администрация согласилась.

Саша немногословен, но, когда вспоминает порядки в ПНИ и отношение к «опекаемым», начинает злиться.

– Мы ушли, чтобы достичь полноценной жизни, – с напором говорит он.

В коттедже жизнь стала лучше, но все равно не сахар.

– У нас там была отдельная комната. А все остальное – общее, – объясняет Оля. – Было тяжело. У людей не было желания поддерживать хозяйство. Они встали, сапоги надели и топ-топ! Бывало, вечером я уберу все, вымою, встану утром, а уже грязно. 

Когда и такое общежитие стало невмоготу, Оля заявила Саше, что надо выбираться:

– Мы с Сашей повенчались, надо было идти дальше – мы же семья, а находимся в таборе! И я обратилась к Вике Марчевской, попросила ее решить этот вопрос: чтобы мы встали в очередь на квартиру, смогли учиться, получить образование. 

Они набрались смелости и написали заявление о выходе из интерната – как дееспособные люди они имели право отказаться от получения социальных услуг ПНИ. Только жить им было негде. Первое время жили у Вики, потом она помогла им снять квартиру. Благодаря Марчевской Оля вовремя попала к врачу, который увидел у нее катаракту. Оля с детства жаловалась на зрение, но операцию на глазах ей сделали, только когда Вика начала водить ее по врачам.

Оля получает пенсию по инвалидности, артистично декламирует стихи — запоминает наизусть невообразимые объемы текста, учится в вечерней школе, хотя и побаивается экзаменов. Саша работает дворником. Большая часть их дохода уходит на аренду жилья.

– Пока у меня мозг работает, пока я двигаюсь, я хочу так жить, – говорит Оля. – И в дальнейшем мне нужно получить свое жилье. Чтобы не было панического страха, что хозяйка придет и попросит освободить квартиру. Но у нас в области такая очередь длинная на квартиры, что еще лет 20 ждать – 50 лет мне будет. А мне хочется сейчас, когда я молода, здорова и красива.

«Я наивная была, думала, что она обо мне заботится»

Марина Литвинова помнит себя лет с четырех:

– Помню, как была в каком-то приюте. От меня родители отказались. Ничего о них не помню, не в курсе, живы они или нет. Помню, как играли со сверстниками. Маленьких детей, бывало, били. И я попадала под раздачу. Мы маленькие, нам хотелось играть, а из-за того, что мы хотели играть, нас и били.

С Викой Марчевской Марина тоже знакома с детского дома. Однажды Вика устроила для воспитанниц небольшой девичник и накрасила им ногти, чтобы было красиво и чтобы девчонки учили цвета. Другая воспитательница увидела свежий разноцветный маникюр и заставила сдирать лак ножницами и зубами.

Сейчас Марине 23. Мы знакомимся с ней в психиатрической больнице, откуда ее на денек отпускают на обследование, которое не делают в государственном стационаре. Она провела в палате весну, лето и почти всю осень – почти полгода. Такое долгое наблюдение нужно, чтобы установить ей инвалидность и оформить хоть маленькую, но пенсию.

Первым делом, оказавшись дома – в общежитской съемной комнате – она бежит в душ и красится. В комнате, которая долгое время пустовала, идеальный порядок.

– Как в интернате привыкла к порядку, – говорит Марчевская о быте Марины, – так и живет.

Марина уже довольно давно пытается жить самостоятельно, но ей трудно. К окончанию коррекционной школы-интерната на ее «сиротском» счете должна была скопиться весомая сумма, которая пригодилась бы для старта взрослой жизни. Пока она была несовершеннолетней, ее опекали государство и педагоги. Одна из социальных педагогов коррекционной школы-интерната для детей-сирот, по словам Марины, «втерлась в доверие», пригласив жить к себе и настояв на хранении всех документов. Деньги с Марининого счета пропали.

– Я сначала наивная была, думала, что она обо мне заботится. Из 1 миллиона 97 тысяч я увидела только 231 тысячу, а остальное она мне еще должна, – говорит Марина.

Сбежав от педагога, Марина сперва пришла «перекантоваться» к знакомым девочкам, но сейчас живет одна. Чтобы выжить, Марина работает везде, куда берут, например уборщицей на заводе за восемь тысяч, на кухне в интернате: моет пол, чистит рыбу.

Пока она лежала в стационаре, чтобы установить себе инвалидность и пенсию, нашлось еще несколько ребят, которые тоже пострадали от рук этого соцпедагога. Первый городской телеканал Омска снял про Марину сюжет, она написала заявление в полицию, уголовное дело возбудили, но пока безрезультатно. Вика Марчевская поддерживает Марину и держит на контроле контакты со следователями.

В очередь на получение квартиры Марина включена, но какая она там по счету – не знает.

«Они не могут жить совсем одни»

В 2021 году губернатор Омской области Александр Бурков заявил, что в регионе намерены оплачивать съемное жилье для детей-сирот из регионального бюджета. Сообщалось, что необходимые документы будет разрабатывать министерство образования Омской области.

Еще одна мера, которую придумали местные власти, – жилищный сертификат. Но его не хватит даже на однокомнатную квартиру: размер социальной выплаты с 2022 года на одного человека составит 1,3 миллиона рублей. А средняя стоимость однокомнатной квартиры в Омске сегодня – 2,4 миллиона рублей. Кроме того, претендовать на этот сертификат могут только те, кто включен в очередь на квартиру, но не судился за это с регионом.

Будь Викина воля, она познакомила бы журналистов с каждым из длинного списка своих подопечных. Если не знать об их прошлом, то, столкнувшись в лифте, ни за что не заподозришь, откуда они переехали в эти квартиры и с каким трудом их снимают.

– Надо помогать им жить, надо выпускать их из интернатов, из-за этих бетонных заборов, сопровождать их в самостоятельной жизни, не давать их в обиду, – уверена Марчевская. – Они могут работать, могут учиться, но они не могут жить совсем одни. Попробуй не позвони один день или не навести – обидятся, потому что они в тебе нуждаются. Или я в них больше уже нуждаюсь, даже не знаю.