Автор: Альбина Алдошина, заместитель директора Центра социальных инициатив св. прав. Иоанна Кронштадтского в г. Шахты Ростовской обл., гость нашего прихода, участник юбилейных встреч 2015-го и 2019 гг.

 Никакой судьбы, как «запрограммированного» жизненного пути, не существует — напротив, каждый человек, совершая ежеминутно свой свободный выбор между добром и злом, творит свой уникальный жизненный путь. Игумен Никон (Головко).

На моем психологическом приеме в женской консультации молоденькая девушка. Сразу с порога решительно заявляет:

– Сохранять эту беременность я не буду! Меня изнасиловали! Были молодежной компанией на отдыхе, и вот так получилось: я спать легла, а нагловатый парень воспользовался ситуацией…

Не берусь пересказать здесь наш дальнейший с ней диалог, но вот буквально минут через десять дверь в мой кабинет робко открыла мама этой девушки, представилась и попросила разрешения войти. А дальше я услышала от нее следующее (ее голос звучал решительно и твердо). Это был крик души:

– Я вместе с дочерью пришла. Я все знаю, помогите мне, пожалуйста, спасти дочь от убийства! Спасите жизнь малыша! Он же ни в чем не виноват! Я уже все придумала: после его рождения официально стану его мамой. Дома долго говорила с моей девочкой, но моих возможностей не хватило ее убедить. От гинеколога мы обе узнали, что есть возможность получить Вашу обязательную противоабортную консультацию. У меня одна надежда на Вас. Помогите! Я никогда в своей жизни не делала абортов. Отчетливо помню, когда была подростком, моя бабушка смотрела на нас, своих внуков, с нежностью и затаенной грустью. Однажды, нечаянно, я услышала их разговор с моей мамой:

– Не смей даже думать об убийстве! – строго говорила бабушка.

Мама плакала и с обидой отвечала:

– Там еще не ребенок, там эмбрион!

Бабушка задала ей вопрос:

– Эмбрион кого – обезьяны? Беременная мать всегда носит под сердцем своего ребенка! И совершенно не важно, какой у него возраст – четыре недели с момента начала его жизни или тридцать две…

Моя тихая и всегда спокойная бабушка была настроена категорически тогда.

«Думала, что никогда и никому не раскрою эту чужую тайну, – продолжала бабушка, – но ради защиты жизни моего внука – святое дело! Прости, Господи, меня грешную».

Бабушка перекрестилась и продолжила:

– Вспомни нашу соседку, – обратилась она к притихшей маме, – Михайловну. Помнишь? Она всю свою жизнь в советское время на богослужения в хутор ездила. А когда наш храм восстанавливать начали, она и мусор убирала, и кирпичи носила… Работала тогда с надрывом, плакала при этом часто. Люди окружающие к ней с состраданием относились, уважали ее за труд. Потом она же при храме сторожем была. Однажды мы с ней до позднего времени засиделись у нее в строжке, тогда Михайловна мне все и рассказала о себе:

– Замуж я вышла по большой любви. Все поверить не могла своему счастью – я пухленькая простая девушка, а кавалер у меня высокий, статный красавец офицер. Это было в 1930 году. Сразу родился сын, а через пять лет Бог еще мальчика нам послал. Родила. Налюбоваться не могла детками. Летом сорок первого у мужа отпуск был. Он любил меня очень, надышаться друг другом не могли… Думала, нашему счастью конца не будет, но грянула война.

Муж с первых дней, понятно, на фронте. А я с сыночками в городе осталась. На завод вышла работать. Старшенький тоже со мной, но в другую смену, чтобы младший под присмотром у нас был. Через несколько месяцев поняла: беременная от мужа осталась. Тогда испугалась – как вытяну в войну деток одна? Соседка про аборт рассказала. Я в пересменку и «сбегала». Детки мои дома в тот день оба были. Начался фашистский авианалет. Я вскочила с кресла и домой собираться кинулась, а в медицинском лотке (не успели убрать) увидела крохотные ручки, ножки, головочку моего малыша. Девочка была. Тут я сознание и потеряла.

Очнулась, а на сердце словно чугунную плиту положили. Домой кинулась, бегу, задыхаюсь... Только дома и не оказалось на месте – бомба попала. Так мои сыночки погибли. Я слегла с высокой температурой. В бреду один и тот же сон видела: мы с тремя детками гуляем в цветочном поле, а потом мгла накрывает нас и деток вихрем уносит от меня. Дочка белокурая с такой тоской в глаза мне глядит… Я одна остаюсь…

Муж с войны не вернулся, похоронку получила. Так я одна на всю жизнь осталась. Вина моя страшная, вымолить прощение у Бога и деток всю жизнь стараюсь, но боль душевная не отпускает. Как могла на убийство пойти? Как бы жизнь моя по-другому сложилась….

Пришло мирное время в нашей стране, а в мою душу мир никогда больше не вернулся. Первый раз я в храм пошла еще в войну. Там священник служил – перед войной из сталинских лагерей вернулся. Изуродованный весь пытками зверскими: зубы вбиты, пальцы переломаны, хромает, седой весь, лицо в шрамах. Арестован был несколько раз, начиная с 1918 года. Весь репрессивный ад прошел. На моей исповеди со мной рядом плакал. Строгую епитимию наложил. Благословил в роддом устроится и женщинам правду о детоубийстве рассказывать – так деток зародившихся спасать.

Я всю жизнь санитарочкой работала. Много женщин на верный путь наставила, деткам их жизнь спасала, но горе безвозвратной потери и печаль о содеянном предательстве в душе тяготою непосильной ношу…

– С тех пор мы с ней особо сдружились. Она мне как старшая сестра стала. Вот ведь и люди ее жалели, и Бог, думаю, принял все ее благие старания и простил, а она сама себя не простила! Когда уже на пенсии была, добровольно на себя чужие тяготы брала: сумки с продуктами одиноким больным старикам неподъемные носила – во Славу Бога трудилась. В последние ее дни жизни я рядом была, ухаживала за ней. И на смертном одре уже в беспамятстве она продолжала шептать: детки, простите меня! Я молюсь о ее упокоении, Царствие Небесное Марии…

После того моя мама аборт не сделала!

Юная девушка сидела тут же в кабинете, слушала маму и меня. Мы долго говорили с ней.

Я не знаю, к сожалению, их дальнейшую судьбу, выбор, который сделала юная мама, но подвиг любви ее мамы, рассказанная ею история перевернула мою душу и на всю жизнь останется у меня в памяти.

Автор: Альбина Алдошина, Иоанновская семья.
Фото предоставлено автором.