В атмосфере радости

Приходя в Иоанновский монастырь на Божественную литургию, приобщаясь Святых Христовых Таин, вкушая Дары, мы получаем великую милость и благодать Божию! А еще мы окунаемся в атмосферу радости от встреч, от добрых улыбок, сияния глаз близких и родных по духу людей, прихожан, с которыми плечо к плечу трудились на праздниках, их подготовке или сидели рядом в автобусе в паломнической поездке. Но еще одна радость в нашей дорогой обители – наблюдать за причастием детей, их родителей, бабушек и дедушек – целую волну поколений одного рода. Для тех, кто стоит у истоков зарождения прихода от времен восстановления Иоанновской обители, это вдвойне радостно – на их глазах дети становились молодыми родителями, а родители становились бабушками и дедушками. 

Одна из самых богатых бабушек прихода – Елена Вениаминовна Коростовцева, сегодняшняя именинница.

Елена Вениаминовна не просто бабушка семерых внуков от двух сыновей Дмитрия и Ильи, это один из активных соруководителей общины «Гиппократ», потомственный врач, педиатр по специализации. В семье ее сыновья также пошли по стопам родителей, дедушек, бабушек и прабабушек. 

Елену Вениаминовну можно увидеть на каждой Божественной литургии в правом приделе у алтаря у подсвечников смиренной и незаметной свечницей. Вот уж у кого точно можно поучиться смирению!

На первом осеннем собрании руководителей общин наряду с рабочими вопросами была выражена благодарность от прихода всем врачам «Гиппократа» за их неоценимую помощь и поддержку в период самоизоляции. На этой доброй волне чаша этих чувств словно переполнилась, и просто полилась река сердечной признательности в адрес Елены Вениаминовны. Слова благодарности выражали как от общины, так и конкретно от своей семьи – Наталья Чучалина, Елена Изотова, Елена Шишкова, Борис Ежов, Ирина Васильева за профессионализм, за все советы, рекомендации, порой даже настоятельные и за просто вовремя сказанное доброе слово поддержки, столь важное в трудную минуту, когда становишься беспомощным и растерянным перед нагрянувшим испытанием.

Стало понятно, что пора поделиться Елене Вениаминовне богатством своего жизненного и профессионального опыта, захотелось побольше узнать о ее семье, родителях, об отце, который, оказывается, учился у святителя Луки Войно-Ясенецкого, архиепископа Крымского. 

От Владивостока до Ленинграда

– Расскажите, пожалуйста, о себе, Елена Вениаминовна, откуда Вы родом? 

– Родилась во Владивостоке в 1947 году. Папа после войны с Японией остался служить на Дальнем Востоке. Ну и мама там жила с родителями. Они познакомились на танцах, встречались еще и по работе. Мама работала в папиной бригаде подводников бухгалтером. Они очень хорошо танцевали. Форма морского офицера всегда украшала мужчин. Папа здесь в Академии на парад ходил в своей форме. Белая форма, кортик… Один из подводников, увидев папин кортик, с восторгом сказал: Какие кортики у них были!

– А из Владивостока дальше куда Вас жизнь направила? 

– Мне был год-полтора, когда папа получил рекомендацию поступать в Военно-медицинскую академию, чтобы продолжить обучение, и мы поехали в Ленинград. Самое интересное, что когда они приехали сюда с маленьким ребенком, никто не хотел сдавать комнату. Никто… 

Приехали – и негде приткнуться. 

Так вот, папа идет и печалится. Навстречу – монахиня: Чего плачешь? Он: Да вот, не знаю, куда c женой, с ребенком деваться. Поступил в Военно-медицинскую, и никто не хочет сдавать комнату. Она: Пошли, я вам келью дам. Пришли в какой-то монастырь. Мама говорила, что ей было там страшновато – какие-то своды огромные, темнота кругом… Она тогда еще молоденькая была, 20 лет. Потом все изменилось – видимо, помолились за них матушки – и нашли жилье. 

В Ленинграде мы прожили с 1948-го по 1954 год. Папа, когда защитился, получил путевку в Севастополь – тогда закрытый город. Он там был в госпитале начальником лаборатории долгие годы. Его, в отличие от других офицеров, продержали на работе до 60-ти с лишним лет. А потом, когда вышел на пенсию, то организовал музей. И прославил этим музеем госпиталь. Туда приезжали очень многие высокопоставленные люди, даже члены правительства. 

В 18 лет я поехала поступать в Педиатрическую академию. Родители с младшим братом остались в Севастополе – еще же брат был, на 10 лет меня моложе. То есть, мне было 17, ему только семь. Поступила не сразу – меня не взяли с двумя пятерками и одной четверкой. Сказали, что поступают только отличники. Папа ходил, выяснял: Она же сдала физику и химию на «5»! Ему сказали: Ну и что? У нас одни отличники идут. Там было чуть ли не 20 человек на место. Даже больше. Тогда они меня пристроили к тете, которая жила на ул. Зверинской. Я у нее два года прожила, устроили на работу санитаркой. Работала и готовилась. А на следующий год поступила. 

С подружкой мы снимали комнату на двоих. В общежитие было не попасть – там столько народу было. И родители, спасибо им, меня материально поддерживали, потому что на стипендию было нереально прожить – 24 рубля. 

По молодости, я считала, что должна состояться как доктор. И была увлечена своей профессией, мне она очень нравилась. Наш учитель по педиатрии говорил: «Кто хочет быть врачом – забудьте про семью, забудьте про детей. Полностью отдавайтесь своей профессии». Но я уже не могла, у меня были дети, поэтому пошла работать в поликлинику. Хотя возможности, так скажем, возвыситься, что ли, работу написать, к «месту» пристроится, были. И Игорь Михайлович, главный педиатр города, все время звал в свою клинику, но я не пошла…

– Елена Вениаминовна, у Вас есть два сына. Они пришли в храм уже взрослыми, и сегодня являются активными помощниками прихода. Как удалось Вам, как маме, этого достичь? Как Вы думаете, что помогло? 

– Думаю, молитвы. Я рано осталась одна в Санкт-Петербурге. Родители в Крыму, сыну старшему было пять с половиной лет, а младшему – шесть месяцев. Думала: Как же я справлюсь – с такой низкой зарплатой медика? Ни на что действительно не хватало. Родители, как могли, помогали, и я думала, что для того, чтобы защитить моих детей, чтобы встать на путь истинный, могу обратиться за помощью только к Богу. И побежала в храм. Помчалась в храм! Просила Бога и Царицу Небесную, всех святых призывала… 

– В какой храм? 

– В первый, самый ближний – Князь-Владимирский. Остальные были закрыты. Иоанновское подворье не было еще открыто. Когда мы жили со свекровью и свекром вместе, и Митя родился, я всех спрашивала, что это за монастырь? Там, где сейчас кельи матушек, было общежитие. И жили там, надо сказать, в жутких условиях и семьи, и просто матери с детьми. А меня посылали туда как участкового доктора. Дети там болели очень тяжело – все время стоял вопрос о госпитализации. Работы было много – до 40 вызовов в день. Летом – меньше 20 не было. Участки были не такие, как сейчас – огромные. Один участок – это три теперешних. Я так удивлялась, как же я успею его обежать! 

Когда я осталась одна, пошла в Князь-Владимирский собор, прихватив (чтобы мои дети не сопротивлялись) еще их друзей некрещенных, чтобы их тоже окрестили. Мите было 10, а Илюхе – пять с половиной. Все вместе, дружно пошли. И самое смешное, что теперь меня благодарят все крещенные. Отцы все вспоминают, как я их повела. Но тогда как-то все было быстрее и проще. Не было такой подготовки. Я только им сказала, что Бог – это как Отец, который нас любит, и к Нему можно обращаться за помощью. Что-то такое говорила. Я тогда тоже была необразованной. 

Я привела детей к Богу, но это не означает, что они пошли в церковь, далеко не так. Только когда у них случились в жизни неприятности, они сразу побежали в храм… И я им сказала: «Пошли к отцу Николаю». Вот так мы пришли к батюшке. 

Когда я узнала, что уже открыт монастырь, подумала: как же я не могу пойти в этот храм, ведь Господь меня туда привел. И оказалось, что удивительнейшим образом, по молитвам св. прав. Иоанна Кронштадтского, была вымолена бабушка моего бывшего мужа. Его бабушка и её родная сестра. Их мать (прабабушка) никак не могла родить детей, и уже в депрессию впала – собралась из жизни уходить. И тогда подружка привела ее к Иоанну Кронштадтскому… Почти сразу у неё родились две девочки. Одна стала терапевтом, личным врачом актера Константина Симонова, а вторая – детской писательницей Ириной Полянской. У Полянских много было священников в роду. По некоторым данным, и мученики были – Полянские. Это по отцу мужа. А по линии матери – Цинзерлинги, один из них был при царе Николае I каким-то министром. 

Дедушка моих детей по линии мужа тоже из дворянского рода. Его родовое дерево уходит корнями чуть ли не в XI век, когда его предки впервые получили дворянский титул, участвуя в сражениях при военных баталиях. 

– Кто-нибудь занимается родословной?

– Цинзерлинги занимаются, я их все время тереблю. Говорю детям: Это ваши родные, извольте познакомиться. 

Дворянский род или «Они все воспитаны в порядочности, в доброте…» 

– А как Вы стали жить на ул. Вишневского, совсем рядом с монастырем?

– Вышла замуж. На ул. Вишневского жила семья: у мужа отец профессор и мать профессор. Тоже медики. С будущим мужем учились в одной группе. Как-то я искренне молилась, стоя у храма – просила Господа, чтобы мне выйти замуж… И слышу, что мне отвечают громким голосом: «Не знаешь, чего просишь. Только потом не жалей...». Я думаю: кто же это читает мои мысли? А никого рядом не было – только пурга, людей вообще не было, я стояла, ждала троллейбуса. Однако потом так в жизни и вышло: у Князь-Владимирского собора вымолила сначала замужество, но потом мы разошлись… Время было трудным. Однако в замужестве я получила много нужных и полезных для себя уроков.

Дедушка моих детей, Сергей Борисович чудесным образом нашел все родословные и передал детям. И герб их дворянский. У свекрови, бабушки моих детей, Натальи Всеволодовны тоже дворянский род. Она была профессором в 43 года уже. Ученица Перельмана, известного ученого. Любимая ученица.

– Вы чувствуете корни, скажем так, высокого происхождения в своих детях, внуках? Ведь многие дворяне были воспитаны в лучших традициях православия, в строгости, в преданности царю, Отечеству и вере.

– Думаю, что да. Все-таки и Илья, и Дима – любящие Родину сыны. Готовы были даже, когда с Украиной все это случилось, брать оружие и идти воевать, защищать свою Родину. Они способны на это, да. А Ильюха так вообще сказал в фирме своей: Меня не высылайте за рубеж, не надо мне это. Я люблю свое Отечество. И действительно, любят так крепко, что если что, пойдут защищать. Вера у них тоже крепкая. У Натальи Всеволодовны (свекрови) мать – Вера Александровна – была дворянкой Халютиной. Достаточно известная тоже фамилия. Она была крепкой веры, очень крепкой. Ходила в храм до последнего, даже когда начались репрессии.

Как-то ее даже предупредили, что если еще раз в храме появится, то арестуют. Она пришла домой – достойнейшая женщина, тоже врач – и говорит: Ну что, меня арестуют, но я в церковь все равно пойду! И она ходила в храм до последнего. Видимо, вера была настолько сильна, что Господь ее сохранил. Конечно, они все были воспитаны в порядочности, в доброте… 

«Жил по заветам Божиим»

– Елена Вениаминовна, на выбор Вашего призвания повлиял, наверное, папа, он же был у Вас врачом?

– Совершенно верно. Вениамин Борисович Пиастро. Он родился 26 июня 1922 года. По призванию он был бы филологом-журналистом – писал великолепные стихи. Школу закончил с отличием в Сухуми и печатался там в местной газете. Ему пророчили место в Университете в Москве. А тут война, и он пошел на фронт. Ему было всего 18.

Воевал сначала моряком на Черноморском флоте, на Кавказе, а потом его ранили. И мальчишку, видимо, пожалели и отправили учиться в Красноярск на фельдшера, хотя медиком он не собирался быть. В Красноярске проучился три года, и фельдшером его уже отправили на подводную лодку воевать с японцами. 

– Фамилия Пиастро необычная. Наверное, тоже дворянская? 

– Нет, что Вы. К этому он не имеет никакого отношения, нет. Пиастро – это род крымчаков, который произошел от слияния генуэзцев и татар, это тюркская группа, как и казаки. В образовании этого рода приняли участие персы. Папа родился в Батуми, на Кавказе.

– А как он встретился с владыкой Лукой Войно-Ясенецким? 

– Когда учился. Владыка Лука в Красноярске преподавал хирургию. Он был уже священником. В священническом сане и преподавал, и оперировал, и написал учебник, за который получил сталинскую премию. Папа мне поздно все это начал рассказывать. Владыка Лука вышел к ним, студентам, в большой черной рясе с крестом. А они-то молоденькие, неверующие все были. Стали возмущаться. Но стоило владыке Луке заговорить – все преобразилось. Папа вспоминал, как потрясающе оперировал его наставник. Всегда до операции молился. С молитвой и операцию делал – у него великолепные были результаты, просто удивительные! Отец часто был ассистентом свт. Луки и, конечно, хотел стать хирургом. Но так получилось – не стал. 

– Интересно, что Ваш папа общался с таким священником, а покрестился только в 77 лет…

– Да, получается так. Но интересно, что когда мы отдыхали в Ялте, шел крестный ход, который возглавлял владыка Лука. Он шел впереди, под руки его вели, потому что он уже слепой был, папа прорвался сквозь эту толпу и попросил благословения. А владыка ему сказал: «Помню-помню, Пиастро, Вениамин…». Папа историю эту мне рассказал. А покрестился поздно. Так было, да. 

– Какие жизненные принципы отца Вам дороги? Как они повлияли на Ваше воспитание? 

– Папа жил по заветам Божьим. Он рассказывал, как однажды его заставляли написать донос на командира их подводной лодки, а он отказался. Это чудо, что его не сгноили. Командира-то расстреляли, и папа эту ситуацию глубоко переживал. Он был очень порядочным человеком, честным. Не стремился, как Вам сказать, ни к какой славе. Помогал всем, кому только мог. Эта отзывчивость и привлекала к нему людей.  

Папа занимался научной работой, но не защитился. Он открыл и организовал единственную, первую лабораторию, которая выезжала в походы с моряками, изучала состояние их здоровья. И пришел там к многим-многим важным выводам. Но он никогда не говорил об этом, потому что работы эти все были закрытыми. На базе его наработок выросло восемь профессоров. А папа, хоть и написал 200 с лишним научных статей, и ему говорили, что по статьям он мог бы стать профессором, но он сказал: Нет, мне это не надо. Вот работаю – и работаю… Но работяга был действительно удивительный, и к людям у него отношение было замечательное. 

Папа умел прощать и не держать обиды. У него начальник был человеком, который унижал всех, кто под его руководством работал. Из-за него папа просидел в майорах 20 лет без повышения – а это испытание для военного. И он не возмущался. А еще был у него ученик – Василевский, который донос на него написал. Он просто сделал так, чтобы его выгнали. Понимаете? Лаборатория в итоге исчезла. И Василевский очень рано умер от онкологии. А папа ему все простил. Ушел. Он просто тогда тихо ушел. 

А потом организовал музей, посвященный Ивану Павловичу Пирогову, куда приезжали даже зарубежные деятели. Отец работал до конца своей жизни в Севастопольском госпитале, который организовал Николай Иванович Пирогов во время Крымской Войны 1855-1857 гг. и там организовал этот музей. Где он только нашел шапочку и скальпель Пирогова?! Я еще приходила, говорила: Папа, у тебя такой музей, а ты, ну хоть бы какой-нибудь кораблик внуку дал! Он ответил: Нет. А когда папа «ушел», музея не стало. Куда всё девалось… Я узнавала – в прошлом году ездила, спрашивала – нет, сказали, ничего нет…

Госпиталю и школе по соседству в свое время отдали часть земель, на которых когда-то стоял храм. И вот священство стало вести переговоры о возвращении территории для восстановления церкви. Тогда папа пошел и уговорил командование (а с папой считались), чтобы отдали им землю. Правда, школа не отдавала. Но теперь там все же стоит храм, хоть и небольшой. В этой церкви Святой Троицы папу и отпевали 6 августа 2004 года. Ему было восемьдесят два.

– Получается, что большую часть зрелой жизни он провел в Крыму? И Вы тоже в Крыму?

– Нет, в Крыму меньшую часть жизни. Просто из Ленинграда мы уехали в 1954 году в Севастополь, папа получил назначение. Его оставляли в Академии, в аспирантуре на кафедре. Папа отказался: Я, в этом климате? Нет! Он очень любил море. 

– Что осталось у Вас как память о родителях?

– Все раздала, остались только документы и фотографии. Долго не решалась расстаться с кортиком отца. Но когда духовник моего брата Бориса старец архимандрит Иероним стал организовывать Музей героической славы, Боря спросил, не нужен ли ему кортик? Тот сказал: Конечно, нужен! На вечное поминовение. А я искала везде, чтобы только поминать папу с мамой. И отдала кортик, без всякого сомнения и сожаления. 

Более того, Господь попустил так, что из Севастополя его вывезти было очень сложно (там же всех проверяли), ведь это оружием считается. Куда я его спрятала?.. Видимо, по моему лицу поняли: у неё искать нечего. Так я и провезла кортик. И родители поминаются в святом месте. 

Самое родное

– Елена Вениаминовна, на Богослужении в храме 12-ти св. Аппостолов в Иоанновском монастыре Вы стоите у подсвечников. Давно ли у Вас такое послушание? Оно как-то изменяет Вашу жизнь? 

– Лет восемь тому назад я просто поправила там свечку, а монахиня Гермогена в это время «церковничала». Она и говорит: «Да-да, у тебя хорошо получается, оставайся, будешь мне помогать». Ну и стала ей помогать. Я пробовала и подметать, и убирать, она говорит: Стой у этого подсвечника, и все тут. И никуда не отпускала.

Как изменяет жизнь? Появилось чувство надежности, что рядом с Богом, Царицей Небесной, что с детьми уже ничего плохого не случится, они уже пришли в храм. Я еще у этих подсвечников молилась, чтобы они, в конце концов, семью обрели. Илье уже за 30, и Дмитрию тоже. И батюшка молился за детей… И они женились. Ильюха нашел в Суре Лену, а Дмитрий в общине «Лепте» – Машу.

– У вас один духовник – батюшка Николай. Это как-то чувствуется в вашей общей, большой семье? 

– Да, конечно. Конечно! И мои сыновья, они ни за что не уйдут к другому батюшке. 

– Елена Вениаминовна, когда Вы в храме – мы же видим у Вас и внуков, и детей – какие у Вас чувства возникают, когда все Ваши в храме? 

– Конечно, радости. Радости, что они тоже молитвенники. 

– А кто для Вас отец Николай, Елена Вениаминовна? Вы ведь с ним пришли в Иоанновский почти одновременно?

– Батюшка – как самый близкий, самый родной человек. Роднее и ближе у меня никого нет. Даже дети не так, как батюшка. Его молитвы и всё, что есть у меня в жизни – это спасибо ему за его молитвенный труд, ведь он нелегкий. 

Когда пришла сюда в храм, я его сначала испугалась. Мне показался он строгим. Со своими грехами, как новоначальная, я искала, кто же «подобрее»... По каким-то причинам пропала на несколько лет и не сразу вернулась в храм. Ну, а когда к батюшке пришла, то привязалась, да. И я даже не знаю, как найти те слова, чтобы передать то чувство, которое испытываешь к отцу Николаю. Не знаю… 

– А батюшка для Вас стал менее строгим, чем был? 

– Да, конечно. Он любящий. Тогда я это не так увидела. Слепая была, где же там видеть. Это уже с опытом приходит – потом увидела. И как он умеет любить – этому ой как непросто научиться! 

Вспоминаю, как поначалу приходила за благословением – бегом. Скорей, скорей, скорей – благословение взять и на работу. Самое главное – благословение взять. А он меня схватил за руку и держит. Думаю, ну что это такое, ведь опаздываю на работу, у меня прием. Стою, стою, а он все держит. 

Потом поняла, почему. Когда пришла после работы домой, а у меня вскрыта дверь и все украдено… Видимо, он мне давал силы, чтобы я это выдержала. Была такая история… С неё всё и началось, такая глубинная связь…

– В «Гиппократе» Вы координируете обращения прихожан в общину за помощью. Какой случай Вас больше всего поразил и порадовал результатами?

– Татьяна Стрекалова (вместе с новорожденной Олечкой они вымолены приходом и отцом Николаем из клинической смерти, – авт.).

– Я почему-то так и подумала, что Вы это скажете. Помню, как, прощаясь с Таней в роддоме перед ее родами, мелькнула мысль: вижу ее в последний раз...

– Я вас хорошо понимаю, то же пережила с Ильей – о-ей-ей! Была серьезная травма. Избили. Сильно. До сих пор лечится… Я единственно помню свою мысль: бежать в храм. Уже утром была в церкви – батюшке все рассказала. 

– Ваши пожелания молодым мамам, особенно тем, кто печалится о судьбах своих детей?

– Конечно, мужества, терпения и молитвы о детях.

– А у вас есть любимая молитва о детях?

– Есть. Она – своя. Выстраданная, сокровенная.

Когда все стали благодарить меня на недавнем собрании, я решила, что пора «уходить». посмотрела на образа и спросила: Господи, неужели мне пора? Уходить куда возьмут… Там тоже должность найдется хорошая…

Главное, чтобы батюшка молился! И то, что все мы молимся, имеет колоссальное значение. Мы сплочены в этой молитве. Это очень важно!

– Может быть, это просто ощущение другого этапа опыта духовной жизни?

– Да что Вы, у меня его нет. Тем не менее, стараюсь и другой жизни не мыслю. Только с Богом! С вами всеми и с батюшкой.

Немного времени оставалось (Елена Вениаминовна уже торопилась к онкологической болящей женщине приготовить обед), чтобы спросить о Суре, о планах и возможности поехать на Крестный ход по освящению «Пояса Богородицы» на следующий год. Елена Вениаминовна рассказала о своей первой поездке в Суру, как жили с матушкой Митрофанией в одной избушке, о своей признательности матушке и, конечно, о малой родине Кронштадтского пастыря. Ну, а на вопрос о возможности будущей поездки в Суру, сказала только: Если дети отпустят. Как Бог даст!

Интервью провела Ирина Васильева, община «Живое слово».
Фото: архив Иоанновского прихода.

• 
• 
• 
• 
• 
•