Иоанновская община

Дядя Алик был для нас с сестрой кем-то вроде Деда Мороза. Он жил в ГДР и приезжал к нам раз или два в году. Приезд его всегда сопровождался одним чудесным действием – дядя врывался  в комнату и с веселым криком: «Конфетный дооождь!» высыпал над нами широким веером огромный пакет заграничных сладостей в необыкновенных ярких обертках. Все эти ценности разлетались в разные стороны, прыгали под кровать, оседали на полках, шкафах, а мы радостно бросались их собирать. Чего здесь только не было – и большие круглые цветные драже, и шоколадные пастилки с жидкой мятной начинкой, банановые мармеладки, леденцы в маленьких жестяных коробочках, редчайшие жевательные резинки со «вкладышами», клубничная «Мамба». Мы обожали дядю Алика! Но не только из-за конфет, а за ту любовь, которой он окружал нас на все время своего пребывания в России. Родных детей у него можно сказать не было. Сын от первого брака не особенно хотел видеть отца, а во втором браке, по  не известной нам причине, продолжить род не получилось. Меня и сестру дядя Алик любил как родных дочерей и c радостью играл  во все наши игры: был немой послушной лошадью - возил нас по саду на спине, передвигаясь при этом на четвереньках. Мы бессовестно поили его болотной водой из бочки и даже заставляли есть всякую гадость с земли, а он смиренно ел, чтоб нам было весело.

 

 

У дяди Алика была жена – тетя Ингрид. В Россию она приезжала всего один раз, потому что Россию не любила. Ее отец получил серьезное ранение под Смоленском, а кроме того, по сравнению с благоустроенной Германией, жизнь в провинциальном городе N (мое детство прошло между Москвой и Санкт-Петербургом), показалась ей дикостью,  вроде поселения в горном ауле. Третья причина тетиной нелюбви к нашей Родине была, похоже, самой основной… Приезжая «домой», дядя Алик имел слабость выпить, и с каждым разом желание это становилось все сильней и сильней. В чопорной Германии дядя скучал по родным березам, по грибным нехоженым лесам, по пению соловья, по кружке парного молока, по рыбалке и отечественным «семейным» трусам.

 

Тетя Ингрид меня немного пугала. Это была грузная, высокая, неуклюжая женщина в очках, с большим носом, смоляными волосами и стрижкой «под мальчика». По-русски говорила очень мало и плохо, со страшным немецким акцентом. Она ела кровяную колбасу, а по утрам пила целую горсть черных таблеток (активированный уголь). Мне казалось, что черные таблетки – это лекарство от самой страшной в мире болезни. Впрочем, приезжала она всего лишь раз, а последующие годы дядя приезжал уже один. Все так же сыпался на нас с сестрой конфетный дождь, мы так же играли, но через пару дней дядя непременно запивал и приходил в себя только перед отъездом в Германию. Удивительно, что выпивал он тоже особенно – собирал вокруг себя самых опущенных пьяниц, бомжей, покупал много хорошей еды, выбирал  место где-то на природе у реки, с красивым видом.  С удовольствием и любовью  кормил и поил несчастных бездомных, чьих-то затюканных мужей, зачаровано слушая их рассказы «за жись». Однажды дядя пришел домой такой счастливый и окрыленный - рассказал моей маме, как он имел честь «разделить стол» и пообщаться с только что освободившимся уголовником, не переставая восхищаться им: «Вот это душа! Вот это Человек!» Мама всплеснула руками: «Эх, Алик! Если б он знал, сколько денег у тебя в кармане, ты бы там и остался, под березой схороненный». На что дядя только отмахнулся. За всю жизнь я ни разу не слышала, чтоб он кого-то  осудил, всегда  с таким теплом и любовью говорил о каждом человеке.

 

Иногда  мама так уставала его искать и волноваться, что когда дядя возвращался, она просто указывала ему путь на кровать и занималась своими делами.  Я любила ухаживать за дорогим дядей. Тогда мне было лет 8-9. Приносила тазик с теплой водой, умывала несчастного дядюшку, брила его колючие заросшие щеки, причесывала, снимала грязные носки и рубаху, укрывала одеялом, приносила водичку, чтоб отпоить.

 

Мой отец был единственным из четырех братьев верующим человеком. При этом никогда никого из них он не поучал и не принуждал к вере. Только часто повторял, что хороший человек обязательно придет к Богу.

 

Однажды папа и дядя Алик собрались на рыбалку на озеро «Селигер». По дороге отец попросил брата составить ему компанию и зайти в «Знаменский» храм в Осташкове, где в то время покоились мощи преподобного Нила Столобенского. Дядя охотно согласился. Возле храма папа встретил знакомого священника, они разговорились и батюшка предложил: “Олег, ты сходи пока приложись к мощам». Спустя какое-то время папа со священником тоже направились к мощам и вот что они увидели: дядя стоял поодаль бледный, сам не свой, пот лил с него градом. Он сбивчиво объяснил, что хотел, было подойти к раке, но не смог – как, будто какая-то сила отталкивала. Священник спросил исповедовался ли дядя хоть раз и ,получив отрицательный ответ, уединился с ним для таинства Исповеди. После этого папин брат свободно подошел к мощам и с благоговением приложился к Святыне. С тех пор  его жизнь круто изменилась.

 

Дядя Алик стал много паломничать. Несколько раз побывал на Святой Земле, посетил множество греческих святынь, а приезжая на Родину, много и щедро благотворил женским монастырям т.к. считал, что женщины слабые и особо нуждаются в помощи. Вскоре дядя устроился прислуживать в православном храме недалеко от своего дома. Тетя Ингрид была протестанткой. Веру супруга она уважала, но принять Православие отказалась. Каждый приезд в Россию дядя проводил в поездках по святым местам. Был он и «на Карповке» – поклонился мощам святого праведного Иоанна Кронштадтского, и у Ксении Блаженной, и у преподобного Серафима Вырицкого. А сколько книг увозил с собой! Кроме дорожной косметички, документов и пары смен белья все остальное место занимали жития Святых, церковные ноты, утварь для храма. Я воцерковилась не так давно и помню, как позвонила дяде в Германию. Начала с жаром расспрашивать о святых местах, о чудесах и Святынях. Дядя радостно подметил: “Проснулась, наконец-то». Мы разговаривали очень долго, я взяла с него обещание приехать в Петербург и вместе сходить в монастырь «на Карповку», съездить куда-нибудь…

 

  Наконец, дядя Алик приехал в Россию. Как же он тосковал по Родине, как горячо любил ее… Мы созвонились в праздник святых апостолов Петра и Павла. В этот день дядя причастился Святых Христовых Таин. Обещал совсем скоро ко мне приехать – сразу после посещения «Ниловой Пустыни»…Купил напрестольное Евангелие в свой храм в Германии, много нот для церковной службы, книги…

 

 Вспоминая его теперь, могу сказать, что он был бессребреником – никогда и никому ничего не жалел – готов был снять с себя последнюю рубаху, любил всех вокруг, никого не поучал, а главное – имел доброе, кроткое, детское сердце, полное любви и искренней веры. Не только мне, но и многим, кто его близко знал, казалось, что душой он уже давно не на Земле. Все светские беседы, подобно влюбленному, который всегда возвращается в разговоре к предмету своей любви, он сводил к разговорам о Боге, о Вечности…

 

Накануне поездки дяди Алика в «Нилову Пустынь»,  (Святой Нил Столобенский стал для дяди одним из самых почитаемых святых т.к. привел его к вере), он сорвался и выпил. Выпил много после долгого перерыва. Мама умоляла его остановиться, но тут «нашла коса на камень». «Не поеду в Нилову Пустынь и точка». Напрасны были уговоры. Вдруг мама сказала что-то важное: «Олег, ты замечательный христианин, делаешь  много добра.Что если Господь заберет тебя именно в таком падшем состоянии? Ведь сказано в Писании: « В чем застану, в том и сужу». На что дядя ответил: «Господь милостив. Я покаюсь, и Он снова простит меня». Сказал, уснул и не проснулся...

 

Никогда не забуду тот страшный ночной звонок от мамы. Я растерялась, позабыла все, что положено делать в таком случае. Боль от утраты была такая, как будто потеряла родного отца…

 

…Поминая усопшего остаётся надеяться только на молитвы родных и безмерное милосердие Спасителя к приснопамятному рабу Божию Олегу…

 

 

 

р. Б. Анна,

община "Информсайт"

 

Рассказать: