Поединок
Ничто не предвещало выдающегося и нового в этой монотонной работе на промысле краба. Мы работали на американском процессоре-краболове "Арктик Дискавери", переоборудованном из бывшего танкера, и он являлся великолепным по своим мореходным качествам, что необходимо и важно промысловому судну. В любую погоду и шторм мы подходили к одному из двух буев крабового порядка, которые являлись началом и концом порядка, и капитан удерживал судно так, чтобы ветер был только с правого, промыслового борта. Поднимали буй и от него за хребтину потихоньку выбирали весь крабовый порядок. Ловушки крепились за хребтину уздечками через 10-15 метров и по своим размерам и конструкции походили на русские чемоданы, поэтому крабовые ловушки стали называть чемоданами. В ширину около 50 сантиметров, но по высоте и длине были до 2-х метров, квадратные и тяжелые, обшитые делью для удержания внутри улова. В одном из боков сделан конусный вход для крабов, по которому краб забирался в ловушку за рыбой-приманкой, а назад ему можно было выбраться только через сортировочную площадку. Где, замерив краба, бросают его через бункер в цех на разделку или, как несоответствующего размеру, отправляют по желобу за борт в море к своим коллегам. Так, выбирая хребтину через блок и отстегивая с нее ловушки, ловушки затем ставили на металлический стол, к которому подведена гидравлическая система; управлением гидравликой щелкали затворами-пальцами и жестким креплением пальцев удерживали ловушку на столе. Затем открывали конусную боковую дверцу и, регулируя гидравлическим управлением стола, ставили ловушку на "попа", почти что вертикально, и из нее высыпали крабов в бадью, которая затем по направляющим поднималась на самую верхнюю часть судна, сортировочную площадку. Гидравлическим управлением опрокидывали бадью, высыпая из нее крабов на сортировочную площадку; затем бадья возвращалась по направляющим под следующую ловушку. А пока бадья поднималась на сортировочную площадку вверх и опускалась оттуда вниз, выбранную со дна ловушку вытряхивали, заряжали рыбой или приманкой в банке. Приманка в банке издавала на всю округу такой вкусный специфический рыбный запах, что крабы захлебывались своими слюнями и бежали к ней наперегонки по морскому дну. Приманку или рыбу подвешивали крючком на дель внутри ловушки и закрывали конусную дверцу. Заряженную ловушку краном ставили на палубу, готовя новый порядок сразу для постановки.
Моя восьмичасовая смена начиналась с сортировочной площадки или, как мы ее окрестили, "танцплощадки". Так как на этой крохотной сортировочной площадке нужно было быть фигуристом. На ней надо было не только устоять самому, оттого что верхнюю часть судна шкивает больше и резче, но еще и при ветре со всех сторон на металлической наклонной, скользкой площадке нужно было успевать отсортировывать крабов от ловушки до ловушки, в промежутке 5-10 минут. Да на щите выставлять показатели улова: первую цифру - количество поступившего в цех промыслового краба - и общее количество находившегося в ловушке. Капитан или рыбинспектор, глядя из рулевой рубки на щит, записывали в журнал улов каждой ловушки, соответственно выводился результат и делался анализ для выбора лучшего промыслового участка постановки порядка.
После восьмичасовой работы на сортировочной площадке я переходил работать на палубу, где следующие восемь часов принимал, заряжал и готовил порядок ловушек для следующей его постановки. По шестнадцать часов работы в смену, в любую погоду на хорошем маневренном и устойчивом американском процессоре-краболове мы и вели в декабре промысел в Охотском море с двумя опытными капитанами. Американский капитан из города Сиэтл делал свой последний рейс, передавая всем нам опыт работы на этом процессоре.
И вот в одну из таких смен в декабре месяце, я, танцуя на скользкой сортировочной площадке, увидел, что мне вывалили очередную бадью, полную крабов, где копошились несколько видов. Это - самый крупный из крабов - камчатский, имеющий панцирь с темно-коричневым отливом и очень больших размеров, клешни у него могут достигать размеров человеческой руки. Синекорый - это краб с синим перламутровым отсветом, по своим размерам уступающий Камчатскому. Краб-стригун с тонкими и плоскими клешнями и имеющий мясо горько-соленого вкуса, пользуется большим спросом у японских любителей этой пищи. Волосатик - это королевский краб, с длинными, но маленькими клешнями, весь панцирь которого покрыт острыми шипами и волосиками, но с нежным и ароматным, сладковатым вкусом мяса, очень дорогой по цене и полезный для здоровья.
Я всеми своими частями тела кинулся на сортировку, кидая обеими руками и помогая им двумя ногами отсортировывать промыслового от непромыслового краба. Из-за большой спрессованности и сцепляемости между собой, крабы забивались в узкий желоб и с трудом скользили по нему вниз за борт. Тогда я ложился на спину, напрягаясь всем телом, и толкал двумя ногами непромысловых крабов по желобу за борт, и в то же время свободными руками продолжал свою кипучую деятельность. Наблюдая за выборкой, увидел, что на подходе к борту следующая ловушка, а я все выводил непостижимые пируэты на "танцплощадке", где уже задействовал и коленки. И вот, когда я закончил сортировку большой очередной партии и подобрался к следующей куче крабов, находившихся в стороне и расползающихся веером во все стороны света, я натолкнулся на непреодолимое препятствие. На меня как-то магически, прямо в глаза, смотрел Краб-стригун, по своим размерам подходящий на разделку в цех, от которого исходила внутренняя сила безмолвия. От такого взгляда и от позы, в которую Краб-стригун становился, у меня сильно забилось сердце, и мокрые волосы зашевелились на голове под шапкой. Я ощутил какой-то внутренний страх, глядя на фиксированную позу краба, вставшего, как балерина, на когти тонких и длинных клешней, с борцовской чуть присядкой, готового задать мне хорошую трепку за то, что мы оторвали его от морских дел. Этот Краб-стригун глядел на меня какими-то осмысленными зрачками, из которых струился луч желтого света, пронизывающий всего меня до костей, от чего по моему телу поползли мурашки. Я остолбенел от таких накативших на меня чувств и позы краба, с чем я впервые столкнулся за многие годы, работая на промысле. Начал соображать, что же меня так пригвоздило, откуда появился во мне этот страх и почему я остановил сортировку. Хотя я ощущал в себе силу сильнейшего, могущего одним движением резинового сапога раздавить этого краба как клопа или сбросить по бункеру в цех, с восьмиметровой высоты, где бы ему показали, как разделывают краба. Оторвав все клешни от панциря, промыв, сварив, уложив и запаковав в фирменный ящик, дальше отправят к столу любителя деликатесов. У меня не было времени стоять, смотреть на краба и рассуждать над всем этим. На столе в бадью вытряхивалась следующая ловушка, и надо было быстрей шевелить руками и заканчивать сортировку этой ловушки. Ну, а я все стоял и стоял, загипнотизированный величественной боевой стойкой этого, по-видимому, непобедимого чемпиона в своей стае, где он наводил такой же страх на своих соплеменников на морском дне; должно быть, при взгляде только на его стойку борца, стоящего на кончиках когтей своих тонких клешней, и боевой магический взгляд победителя-македонца, желающего драться до победы, морские обитатели разбегались по своим ущельям и зарослям.
И тут во мне начали происходить перемены: после страха физического и в то же время ярости, вызванной этим страхом, на меня начала накатывать волна душевного благоговения во всем теле.
Теперь я уже был поражен другим приемом Краба-стригуна, великолепным грациозным искусством, ни с чем не сравнимым зрелищем великого мастера балета или грузинского танцора. Где танцор, сделав головокружительный пируэт, изогнувшись, останавливается на одном кончике большого пальца. А может быть, даже на ногте, вторую ногу держа ласточкой, замерев в грациозной стойке и в то же время как бы продолжая воображаемое дальнейшее действие. Так и здесь, как бы ни шкивало судно и ни бросало краба из угла в угол по металлической, скользкой палубе, мастер танца краб, не шевелясь, стоял в величественной позе на кончиках когтей своих тонких и длинных клешней все с тем же видом победителя и жестко смотрел своими выкатившимися зрачками прямо в мои глаза. Из его неподвижных зрачков продолжали вылетать молнии ярко-желтого света, которые парализовывали мои действия и ум.
Бадья со следующей партией крабов уже поднималась по направляющим на сортировочную площадку. И я должен был уже закончить сортировку этой партии крабов и выставить на щите количество промыслового краба, поступившего в цех, и второй счет, общее количество находившегося в ловушке. Но я, замерев на сортировочной площадке, все стоял и, не моргая, как жертва на удава, смотрел в выпученные крабьи глаза. Из этих крабьих зрачков исходила могучая сила и энергия, похожая на лазерный пучок желто-серого света. Этот взгляд будто приковал мои ноги к железной палубе и будоражил всего меня от кончиков пальцев ног до самых кончиков волос на голове.
Как сквозь сон я услышал крик капитана:
- Помощь нужна?
При хорошем улове крабов один на сортировочной площадке не справлялся. Тогда из цеха приходила помощь, и вдвоем делали замеры всех панцирей краба, отправляя кого в цех на разделку, а кого обратно в море. Но голос капитана меня не сдвинул с места, во мне боролись разные чувства. Вначале меня поразил страх от гипнотической позы и взгляда, от которого я не смог опустить свой сапог на краба и скинуть его через бункер в цех, как промысловый объект. Хотя мысли говорили мне, что нечего бояться этого клопа, раздави его - и все дела! Затем появились мысли о грациозном величестве профессионального мастера, как по боевому искусству, так и умению зачаровывать своей неповторимой стойкой мастера танца, выполнившего головокружительный пируэт. И тут же замершего в грациозной стойке, от которой зрители ахают, замирая, а затем начинают громко аплодировать, переходя в шквал овации. Под большим впечатлением встают со своих мест и кричат: "Браво!", "Бис!", чувствуя в своих душах высшую божественную радость.
Да, великие мастера умеют изменять наш иллюзорный мир образов и чувств.
Вывалившаяся на меня из бадьи новая партия крабов немного отрезвила меня и вывела из оцепенения, как холодный душ. Теперь только я ясно услышал и понял вопрос капитана, давно спрашивающего меня, сколько получилось в ловушке. Я подбежал к щиту и наобум поставил цифры - количество сброшенных в цех крабов и общее количество находившихся в ловушке.
Меня ждал новый танец в хороводе крабов. Из-за борта показывалась следующая ловушка с уловом. Я через всю кучу вывалившихся из бадьи крабов добрался до великого мастера, то ли непобедимого воина, то ли профессионального артиста балета, а то ли осознающего Божественного существа, посланного свыше осуществлять развитие крабовой цивилизации и умеющего даже у людей, - что я испытал на своей шкуре, - изменять сознание так, как ему захочется. Примером может служить этот неповторимый и невиданный мною прежде случай, где Краб-стригун мне предложил сначала поединок: кто кого. И когда в моей голове начали роиться агрессивные мысли, которые побуждали мою ногу к пинку по этому крабу, чтобы отправить его в цех, на разделку, он, как будто уловив мои мысли и состояние, тут же предложил дуэль другим видом оружия, оружием искусства, повернув мое сознание в эту сторону. Ну а с великим искусством не борются, ему безоговорочно сдаются. Великий мастер искусства будет делать с тобою все, что захочет, вызывая в тебе любые чувства по своему желанию. Вот в этом поединке с великим мастером и Божественным посланником крабовой цивилизации я и был побежден. Я с любовью и нежностью взял это Божественное создание и, положив его на желоб, подтолкнул, чтобы он скатился по нему в море. Но великий мастер - он во всем велик, и это он еще раз продемонстрировал мне, когда, продолжая стоять на кончиках когтей своих клешней, в своей неповторимой стойке гладиатора он катился вниз по желобу. А, упав за борт в море, он не сменил своей позы и не заперебирал клешнями от радости освобождения, а с достоинством победителя отправился на дно морское, как бы показывая мне последний свой прием мастера - урок жизни: в любых ситуациях оставаться невозмутимым, осознающим истину Бытия, где все преходяще. Из смерти возрождается жизнь, и в начинающей жизни, уже за углом, ждет новое преобразование.
Слезая с "танцплощадки", я был весь мокрый от пота и напряженного труда, хотя меня обдувал со всех сторон на высоте восьмиметровой сортировочной площадки колючий декабрьский, северный ветер с замерзающими на лету миллионами изумрудных брызг, игрющих всеми цветами радуги даже ночью, под светом галогеновых ламп, и скользящей под сапогами шугой. Но усталости не было, в душе я чувствовал подъем духа, от какого-то нахлынувшего счастья и блаженной радости, как будто я летал, а не танцевал на морозе в хороводе с крабами. А главное: чувствовал и что-то подсказывало мне, что я правильно поступил в этой ситуации, отпустив это осознающее себя Божественное существо в обличьи Краба-стригуна. Ну, а если бы я его отправил в цех на разделку, то этот эпизод был бы для меня одним из тех эпизодов в жизни, вспоминания о которых отзываются горечью в душе много лет спустя от совершенного когда-то неправильного поступка.
Ночные маяки
И вновь нас звёзды провожают
В далёкий путь, в далёкий рейс.
Крутые волны обнимают,
С земли летит: "Вернись скорей!"
О дорогом воспоминанье:
Ночная бездна звёзд для нас -
Благословляет на прощанье
Их свет, как свет любимых глаз.
А звёзды - будто бы играют:
В ночи они, как маяки,
А утром снова исчезают...
Глаза твои так далеки!
Который раз в лучах рассвета
Со звёздами уходишь ты,
И только ночь мне дарит этот
Свет милых глаз из темноты.
Юрий Горин,
капитан дальнего плавания,
община "Иоанновская семья"
| Рассказать: |
